Саркофаг

Тогда выработал и практику схода с движущегося транспорта. Изумительную, совершенную практику, которая не позволила переломить ни единой конечности за многие годы общения с подвижным составом. А сколько их было посадок и сходов! При любой скорости… ну, может, и привираю в данном месте насчёт скорости… И мозг мною правильно управлял: автоматически вырабатывал команду на посадку в данный эшелон, или же говорил:

— Нет, на сей раз ЭТО ты сделать не сможешь, не рыпайся! — и я всегда слушался неизвестного голоса. Постарев, понял, что такие команды давал мой Ангел-Хранитель, который представлен к каждому из нас. Ослушники, что не выполняли рекомендаций своих Ангелов и следовали "дурным примерам", теряли руки и ноги, а иногда жизни целиком. Никто не станет спорить, что общение с движущимся транспортом — крайне опасное занятие.

Всё, чему научишься в сопливом детстве, остаётся до смерти. Я и сейчас, в 70, чётко могу сесть и сойти с движущегося транспорта. Ах, какая досада, что нет нужды такое делать! Сегодня всё нужно делать чинно и без спешки. А иногда так хочется прыгнуть под откос! Так в чём дело, возьми и сигани! Кто тебя держит, пердун ты старый?!

О чём говорят спортивные законы? "Тренировки, тренировки и тренировки!" Итог длительных тренировок — высокий результат. Высокий результат — это награды. Большие или малые. Моральные и "физические". Деньги, то есть. Но не могу принять одно: мне-то какая слава от чужих достижений? Если в миллионе дохлых граждан мы найдём одного здорового, и этот здоровый достигнет "спортивных высот", то остальным дохлякам от "рекорда" силы прибавится? Станут они крепче? Почему я, будучи дохлым, должен умиляться от вида здорового? Почему я должен болеть за него? Почему я плачу деньги за любование крепким человеком? Не извращенец ли я? Почему спортсмен не платит МНЕ день за переживания о нём? Бегуны — бегают, прыгуны — прыгают, пловцы — плавают, боксёры чистят друг другу физиономии, гимнастки превращаются в инвалидов, а я должен платить им хорошие деньги!? Польза мне от "чемпионата мира по игре в мяч" — нулевая. Разве только "слава отечества" должна меня волновать? "Слава отечества" прописана в "заказных" матчах страны по футболу? Если в целой стране с дохлым, пропойным населением набирают тысячу крепких спортсменов, то позволительно думать, что вся страна такая? Нужно думать, что мужское население тем и занято, что круглыми сутками гоняет шайбу на своих бесчисленных замёрзших озёрах в долгую полярную ночь?

* * *

В посадке на движущийся состав и сход с оного перед входным семафором станции, мне не было равного. Завышаю свои возможности: соревнований по указанному виду спорта между любителями никто не устраивал. Способности каждого из нас в этом виде "спорта" служили только ему, за него никто не садился на движущийся состав. На сегодня в "большом" спорте всё точно так происходит, как и у нас когда-то: твои достижения — это твои достижения, а мне от них — "ни холодно, ни жарко". Может, поэтому у меня на сегодня такое отношение к спорту? Никто вместо меня не прыгал с тормозной площадки, руководствуясь командами "компьютера", что имелся в моей черепной коробке. Мой "компьютер" служил без сбоев и "зависаний", поэтому ни ссадин, ни ушибов на моём тщедушном теле от прыжков на ходу с товарных составов не было.

Глава 9. Восторженная.

Путь от монастыря до станции — пять. "Ошибочными" их называю потому, что в сорок третьем "асы" советской авиации вместо станции "клепали" бывший женский монастырь. "Асов" и понять можно: они зарабатывали "святость" на будущее.

Путешествия от монастыря до станции пять "ошибочных" километра, из-за которых нам доставались когда-то "гостинцы", как от вражеской, так и от родимой авиации, не всегда оканчивались удовольствием от посадки на тормозную площадку. Случалось, что проходила большая часть эшелона, а хорошей площадки всё не было. И тогда я шёл на такое безумие, от которого нынче становится страшно: делал попытки забраться прямо в теплушку к солдатам. Мной руководил страх: сегодня больше эшелонов не будет, и если я не смогу на нём добраться до станции, что тогда?! Солдаты, видя мои попытки, пугались, ловили за руки и втягивали в вагон. Кто ругал, кто давал лёгкий подзатыльник за опасные занятия, но все начинали меня кормить. Блаженные времена, и я их люблю: они были голодными, но они состояли из ожидания моментов, когда можно было что-то съесть. Это была основная радость тех времён: ожидание момента, когда проклятый "мешок" можно было наполнить пищей! Любой!

Десятилетние мальчики и девочки нашего времени! Несчастные вы: у вас нет радости от встречи с пищей, лишены удовольствия от мысли "когда я поем"!?