Саркофаг. Чернобыльский разлом

– А мы что, рыжие?! – заголосили женщины. – Налейте и нам!

Шутя, толкаясь и подначивая друг друга, все начинают одинаково одеваться. И никто, ни один из этих умудренных жизнью людей не чувствует подвоха.

А майор Локридж на радостях наливает и себе, и двум офицерам:

– Все! Теперь они – из одной овчарни. Теперь сам Господь Бог не разберется, кто был за Гитлера, а кто за Сталина. Нам это все равно, наша задача – отправить их в Россию. А кто есть кто, в этом пусть разбирается мистер Берия… На сегодня все свободны. До завтра.

* * *

Из динамиков льется мелодия «Катюши». Как только музыка умолкает, раздается не по-русски картавый голос:

– Объявляется общее построение. Сегодня весь личный состав лагеря будет разбит на команды, каждая из которых получит наряд на работу. Вы знаете, что большинство английских мужчин сражается против нашего общего врага, поэтому нам нужна ваша помощь. Найдется дело и для женщин.

На большой зеленой лужайке, превращенной в плац, – невообразимая толкотня и беготня. Одни строились по росту, другие по алфавиту, третьи по сроку пребывания в лагере. Наконец после энергичного вмешательства охраны образовалось какое-то подобие строя.

Распахнулась дверь, и в сопровождении офицеров появился майор Локридж. Удовлетворенно улыбаясь, он двинулся вдоль шеренги: люди вымыты, выбриты, причесаны, добротно одеты. И вдруг Локридж споткнулся и чуть не грохнулся наземь! Он остановился и в ужасе выпучил глаза!

На левом фланге, четко равняясь направо, замерла шеренга людей, одетых в одни кальсоны. Чуть дальше стояли женщины – без юбок. И те и другие держались невозмутимо, лишь штанины кальсон и полы нижних рубашек полоскались на ветру.

– Что за маскарад?! – потеряв самообладание, сорвался на крик майор. – Кто позволил?!

– Разрешите доложить, – шагнул вперед уже знакомый ему седой человек. – Гвардии подполковник Ковров, – представился он. – Сожалею, что слишком поздно разгадали ваш маневр с мытьем и переодеванием, поэтому иного выхода, – приподнял он кальсоны, – у нас не было. Уничтожив нашу одежду, вы хотели уравнять нас с теми, кто, надев немецкую форму, стал врагом русского народа. Мы этого не допустим! Уж если мы не пошли на это в немецких концлагерях, где за отказ надеть форму расстреливали на месте, то тем более не пойдем на это в гостях у союзников.

– Вы… вы сошли с ума! Для нас вы все равны. Пусть с вами разбираются советские власти!

– Именно поэтому мы просим вернуть нашу одежду. В концлагерях характеристик не выдавали: кто-то боролся с немцами даже там, кто-то послушно работал, а кто-то и воевал на их стороне. Эти, – кивнул он на правый фланг, – постараются затеряться среди честных людей. Как мы докажем, что мы – не они? Иного доказательства, кроме одежды, у нас нет. Поэтому, чтобы отличаться от врагов народа, мы сняли штаны и, понимая, что поставили вас в затруднительное положение, написали официальный протест. Вот, просим передать его вышестоящему начальству, – протянул он вчетверо сложенный лист. – В письме – законное требование вернуть гражданскую одежду. Если оно не будет удовлетворено до первого сентября, мы будем считать себя вправе защищаться от холода теми средствами, которые сочтем нужными.

Майор Локридж взял письмо, скрипнул зубами, но, сдержавшись, изобразил некое подобие улыбки. Он махнул рукой, разрешая всем разойтись.

Ворвавшись в свой кабинет, Локридж схватил телефонную трубку, однако, набрав несколько цифр, задумался и положил трубку на рычаг.

– Обойдемся своими силами! – процедил он и вызвал лейтенанта. – Смит, – барабаня по столу, начал майор, – всем, кто без юбок и штанов, снизить рацион. В конце концов, они едят английский хлеб, а его и британцам-то не хватает.

* * *

Раннее дождливое утро. Майор Локридж вошел в кабинет и сорвал листок календаря. На календаре – 1 сентября.

– Что бунтовщики? – спросил майор у Смита.

– Все то же, – пожал плечами Смит. – Сидят в палатках и поют.

– Пою-ют?! – изумился Локридж. – И о чем же они поют?

– Я не все понял, что-то про мороз.

– Про мороз? Про Санта-Клауса?.. Не рановато ли? Пойдемте-ка послушаем!

Накинув плащи, офицеры вышли под дождь и, обходя лужи, двинулись к палаткам. Низкое серое небо. Нудно барабанил дождь. Слышались хрупкие, переливчатые звуки балалайки и тихий хор, выводящий без слов берущую за душу мелодию.