Саша и Шура

– Да… Я там с Андреем Никитичем дружил. С подполковником артиллерии! – гордо сказал я. А потом, вспомнив, чем кончилась наша дружба, тихонько вздохнул. – Веник там, в вагоне, всё время книжки читал.

– Ой, книжки читал! – восхитилась Липучка. – Он тоже небось, как и ты, до ужаса грамотный, да?

Что касается Веника, то я не мог дать никаких определённых сведений, а сам я был грамотный действительно «до ужаса». И поэтому ещё раз вздохнул. А Липучка помчалась приглашать Веника. Он робко вошёл в комнату и остановился на пороге. Был он в белой панаме и с книгой под мышкой.

– Идёт по городу – книгу читает, – сообщил Саша. – Ты и в Москве тоже с раскрытой книгой улицы переходишь?

– Что вы! В Москве я только в метро и в троллейбусе читаю. А на улице нельзя – там же. светофоры.

– Автомобили там, а не светофоры! – почему-то сердито сказал Саша. – И на «вы» меня, пожалуйста, не называй. Понятно? Ишь какой интеллигентный! Задирай-ка рубаху!

Веник испуганно огляделся, точно просил у нас с Липучкой защиты.

– Ага, понимаю. Стесняешься? – сказал Саша. – Ты, Липучка, отвернись.

Веник покорно задрал рубаху и обнажил своё худенькое и бледное тело.

– Тебе бы Снегурочку в театре изображать, – сказал Саша. – Куда тебя доктора от бешенства колют? Покажи.

Веник испуганно схватился за живот:

– – А вы что? Намерены… тоже колоть меня?

– Что я, сумасшедший, что ли? Как твоя мамаша?

Веник вдруг решительно одёрнул рубаху, и его бледное личико гневно порозовело, чего я уж никак не ожидал.

– Вы, пожалуйста, мою маму не задевайте! – гордо произнёс он.

Саша так и застыл с пузырьком в одной руке и с пробкой в другой.

– Ишь ты! «Не задевайте»! – удивлённо и вместе с тем уважительно сказал он. И, вроде бы извиняясь, добавил: – А чего же она нашего старого Бергена задевает? Бешеным его считает! Это же оскорбление, если хочешь знать. Оскорбление собаки – верного друга человека! Понятно? Да уж ладно. Задирай рубаху!

Веник покорно задрал её, и Саша стал мазать ему живот йодной пробкой.

– Тебя так после уколов мажут? – спросил Саша, разглядывая довольно большой коричневый островок, возникший на белой впадине, именуемой животом Веника.

– Та-ак… – протянул Веник. – Только вы уж очень густо… И много… И к чему вообще?..

– Во-первых, не «вы», а «ты»! – сердито сказал Саша. – А во-вторых, совсем не густо: маслом кашу не испортишь! Теперь, когда придёшь домой, задери рубашку и покажи своей маме. Понятно? И так каждый день будем делать. А ты, вместо того чтобы в поликлинике в очереди торчать, будешь с нами на плоту плавать.

И тут только я всё понял! Теперь, значит, в нашей корабельной команде будет хоть один рядовой матрос. Молодец Саша, ловко придумал!

Я СТАНОВЛЮСЬ ПОЭТОМ

И снова – уже в который раз! – меня спугнула Липучка. Как только я с тяжёлым сердцем (мне нужно было заниматься уже по восемь часов в сутки!) уселся за стол, она, даже для виду не постучавшись, влетела в комнату.

Я натренированным броском спихнул тетради и учебники под стол, а Липучка, размахивая газетой, не заговорила, а прямо-таки закричала:

– Ой, теперь я всё знаю! Теперь я всё знаю, Шура!

– Всё знаешь? Про меня?.. – Я испуганно стал пятиться к окну.

– Да, всё знаю! Здесь всё написано! – Липучка перешла на таинственный полушёпот. Она выставила вперёд номер «Пионерской правды», словно собираясь выстрелить из него мне в самое сердце. – Здесь всё написано! А ты скрывал! И как тебе не стыдно, Шура! Как тебе не стыдно! *

«Что там написано? – с ужасом подумал я. – Может быть, поместили заметку про мою двойку? А что ж такого, вполне возможная вещь! Ведь высмеивают там таких вот, вроде меня, безграмотных двоечников. Теперь всё погибло: Саша будет презирать меня. И Липучка тоже. И даже Веник. И дедушка всё узнает. И тётя Кланя. Какой позор! И почему я сразу всё по-честному не рассказал? Отличник! Образованный москвич! Выпрыгнуть, что ли, в окно, и навсегда избавиться от позора?» – Но в окно выпрыгивать было бесполезно: дедушка жил на первом этаже.

А Липучка всё наступала:

– Зачем же ты скрывал от нас? Зачем?

– Я всё расскажу вам. Честное слово, всё расскажу, – забормотал я. – Мне просто было стыдно, очень стыдно…

– Стыдно? – Липучка вытаращила зелёные глаза. – Разве этого можно стыдиться? Этим надо гордиться!

«Уж не укусила ли её настоящая бешеная собака? – подумал я. – Или она просто издевается надо мной?»

– Да, этим надо гордиться! – торжественно повторила Липучка. – Я выучила их наизусть!

И она вдруг стала читать стихи: