Сашенька

Его беспечно брошенные выражения нередко становились крылатыми. Их подхватывал народ. Издатели просили еще и еще. Он никогда не сожалел о том, что позволил Самуилу выкупить его долю в семейном бизнесе, хотя, если бы не согласился, сейчас бы он был очень богатым человеком. Гидеон ни о чем не жалел. Кроме того, деньги в его руках никогда не задерживались.

Вечером он обещал меньшевистскому издательству «боевой» репортаж о событиях на улицах. Сейчас, печатая, он ощущал на своих крепких руках трепещущие пальчики Муши. Он работал быстро, барабанил по клавишам и выкрикивал «Новая строка!» в конце каждой строки. Тогда Мушь переводила каретку, что-то радостно бормоча себе под нос, от возбуждения дергая коленками.

— Все! — сказал он. — Готово! Твой папа только что заработал несколько рубчиков.

— Которых мы так и не увидим! — крикнула Вера из коридора.

— На это раз я, наверное, тебя удивлю! — Гидеон ощущал себя благодетелем. У него в карманах было достаточно наличности, чтобы расплатиться с долгами, задобрить Веру, купить девочкам новые книги и платья и что-нибудь вкусненькое. Он предвкушал, как раздаст деньги: Вера улыбнется; Мушь закружится в танце; даже Вика снова его полюбит.

Когда Вера подала гречневую кашу с козьим сыром, она опять спросила о деньгах, даже не вспомнив, что грядет революция.

— Папа, а Сашенька вправду большевичка? Как дела у тети Ариадны? А правда, что доктор прописал ей опиум? — Мушь сыпала вопросами и что-то тихонько напевала, пока Гидеон пытался найти ответ.

Вика пристально смотрела на отца каждый раз, когда Вера поджимала губы, вздыхала или шмыгала носом.

— Вика, не будь такой дурой! — воскликнула Мушь. — Дай папе поесть. Он любит поесть, правда, папа-момзер?

Никто не мог испортить Гидеону аппетит. Ел ли он кашу в своей унылой квартире или осетрину в «Константе», он всегда чавкал, обнюхивая еду как довольный пес и пачкая бороду без всякого стеснения.

— Сам ты ешь не так, как нас учил, — заметила Вика.

— У тебя отвратительные манеры, правда, мама?

— Не стоит брать с меня пример, — ответил Гидеон.

— Делайте так, как я вам говорил!

— Как ты можешь чему-нибудь научить детей? — изумилась Вера.

— Сплошное лицемерие, — заметила Вика.

— Вы обе — настоящий профсоюз угрюмых женщин! Выше нос! — заметил Гидеон, кладя ноги на грязный стул, на котором уже имелись отметины от его сапог.

— Тут не до шуток, Гидеон, — заявила Вера, отослав Вику и Мушь делать уроки. Когда они оставались с Верой наедине, все менялось. Ее болезненное вытянутое лицо мученицы раздражало его. Она всегда вытирала нос грязной зеленой тряпкой.

Ее ханжество сводило его с ума. Он обожал дочерей — по крайней мере, Мушь, — но что стало с Верой?

Ребенок из провинциальной буржуазной семьи, дочь школьного учителя из Мариуполя, она была образованной женщиной, работавшей в литературном журнале «Аполлон», исполненной энергии и энтузиазма — белокурой красавицей с высокой грудью и голубыми глазами. Сейчас грудь ее обвисла, глаза потускнели, став холодными, бледноголубыми, волосы поседели. Каким он был глупцом, допустив, чтобы она опять забеременела! Он просто не мог в это поверить! Но на день рождения Муши на него накатила такая тоска по ее телу, он вспомнил, какой она была, на миг забыв, какой она стала. Больше всего он негодовал из-за того, что сам полез к ней в постель, значит, и винить некого.

Одна Мушь была его отрадой, и Гидеон решил: когда она чуть повзрослеет, он возьмет ее жить к себе.

А пока он не мог больше оставаться в этой квартире.

На улице творилось такое! В гостиницах потасовки; писатель должен сам быть свидетелем истории, а он застрял здесь с этой каргой. Вера продолжала бубнить: по утрам ее перестало тошнить, но теперь болит спина, она не может заснуть. Портье как-то намекнул о фривольном поведении Гидеона. Вика рассказала друзьям, что ее отец революционер и пьяница; Мушь ужасно себя ведет, грубит, учителя жалуются, ей уже малы и платье и сапоги. Но денег нет; в магазине невозможно достать мясо, купить хлеб; соседи где-то прослышали, что Гидеона видели пьяного ночью в «Европе». И как, по его мнению, она должна себя чувствовать? Полный желудок никогда не располагал Гидеона ко сну, наоборот, он чувствовал сексуальное возбуждение.