Сашка

– Глядеть больно, – вздыхая, сказала Агафья Кирилловна, показывая немцу пустые ладони.

– У меня жалости нет к этим захватчикам! – резко ответила Анна. – Кто их звал?

– Подневольные они, лучше скажи: кто их гнал сюда? – проговорила, покачав головой, Агафья Кирилловна.

Колонна заполнила улицу. «Может, и Васька ходит так же у немцев» – рассматривая колонну, подумала Агафья Кирилловна. И защемило сердце у неё, когда снова подумала, что не пишет с фронта сын. Как будто поняв мысли матери, Анна сказала:

– Василий не пошёл бы так у немцев, он скорее бы перегрыз горло конвоиру.

Мать с благодарностью глянула на Анну, почувствовав гордость за сына Ваську, которого дочь сделала героем в её глазах. Зашли в дом. Агафья Кирилловна сунула в печку поленья. Анне сказала:

– Возьми хлеб в столе, ты ведь не ела.

– Возьму, – ответила Анна, открывая стол. – Нет ничего. – Махнула рукой, глянув на племянников. – Я не голодная…

Сашка боком подошёл к бабке и приблизил рот к её уху:

– Баба, хлеб Вовка съел, а мне он совсем мало дал, – показал на кончик пальчика.

– Бессовестные! – зашумела Агафья Кирилловна. – Тётку оставили голодной. А ты лежишь, не мог присмотреть за пацанами! – накинулась она на Семёна. – Я-то забегалась, второй день не везут хлеб, простояла зря. Чего замолчал?

– О чём говорить? – буркнул дед Семён из комнаты. – Хлеб на деньги дают, на карточки не дождёшься.

– Так давай деньги, пёс шелудивый, чего прячешь? – с собой не унесёшь в могилу!

– Сама скорей подохнешь, баба дурная! – хриплым голосом отвечал старик, трогая карман.

– Щупаешь карман! Как уснёшь, отрежу его! – закричала Агафья Кирилловна. – Не моешься по месяцу, а раздеться боишься! Деньги прячешь, а жрать садишься! Ни стыда, ни совести!

– Не вымогай, сука, прибью! – закричал, трясясь в постели, Семён.

Вечерело. В печной трубе засвистел ветер.

– Ума не приложу, как жить, – сокрушённо проговорила Агафья Кирилловна, натягивая носок младшему внуку на ножку.

– Баба, мы куда? – спросил малый, шмыгнув носом.

– Отвезу тебя к Полине, может, возьмёт.

– Куда в стужу потащишь! – донёсся голос деда.

– Не твоё дело!

Закутала бабка в одеяльце внука, посадила в сани и подалась в сторону станции, наполненной гудками. Навстречу подул ветер. Агафья Кирилловна ладонью размазала по лицу слёзы. Перед станцией дорогу пересекли железнодорожные полотна; дальше дорога обогнула озеро, скованное льдом. Чтобы прикрыться от ветра, бабка сошла с насыпи. Но глаза продолжали слезиться. Поняла – от нервов. И нахлынули на неё воспоминания о прошедшей жизни, но только мат супруга и вспомнила.

– Не замёрз, Саша? – посмотрела она на закутанного в тряпьё внука. – Ножки не замёрзли?

– Глазки замёрзли, – раздался голосок.

– Так ты закрой их, всё равно ничего не видно.

– Не буду закрывать! – прокричал Сашка. – Я зайчика белого увижу.

– Ну, гляди, гляди. – Старуха попробовала возвратиться к воспоминаниям, но беседа с внуком отвлекла её, и она стала думать, как будет просить Полину оставить у себя мальчика.

20

Завершался третий год войны. Василий всё это время служил на миноносце «Нахимов» механиком. Ненадолго команда корабля ступала на берег. В порту быстро пополняли запас продуктов и боеприпасов, и сразу же отправлялись на задание – бить фашистов на бескрайних просторах Чёрного моря. И немало вражеских посудин отправилось на дно морское после походов корабля.

И вновь «Нахимов» устремился на задание. Всматриваясь вдаль, вахту нёс штурман Константин Назаров. Плотный, роста среднего, с грубыми чертами лица, он олицетворял решимость. Стоял неподвижно, но неуловимым движеньем рук его корабль поворачивался в нужном направлении.

На палубу вышел механик. Не узнать Ваську Рязанцева в могучем молодце. За ним вышел его друг, высокий, и тоже богатырского сложения. Покуривая, они глядели на бескрайние просторы моря. На горизонте виднелась белая полоса, она росла.

– Туман надвигается, – сказал Рязанцев.

– Ох-хо-хо, моя вахта скоро… – грустно проговорил его приятель.

– Фёдор, что с тобой? – спросил Василий. – О чём запечалился?

– Всё о том же, – пробасил Фёдор, – не могу выспаться. – А вообще смутно что-то на душе…

– Я о печали твоей наслышан, – сказал, усмехаясь, Василий.

– Видишь ли, Вася, медведем не зря меня звали дома: летом ничего, а зимой всегда тянет спать, как медведя.

– Пересиливай сон, не маленький.

– Ни один медведь не пересилил спячку, если не помешают.

– Тут немцы помешают, – сказал Василий.

На судно текла белая масса, сгущаясь вокруг корабля; на расстоянии десятка метров ничего не было видно.

– Скоро зона опасная, и такой туман, – заметил Василий.

Но вскоре посветлело, стали видны волны и клочок небесной синевы.

– Васька, подлодка! – ахнул Фёдор, вглядываясь в море.

– Показалось… – почему-то шёпотом отозвался Василий. – Не вижу…

А на мостике всё увидели: полным ходом корабль рванулся вперёд.

– По правому борту торпеда! – заорал Фёдор и кинулся к полубаку.

Взрыв сопровождался толчком; тут же раздался новый взрыв, корма судна поднялась, но, продержавшись недолго в высшей точке, стала опускаться в пучину.