Сашка

Познакомившись и усевшись, кто где, малолетние узники колонии принялись раскуривать цигарки и болтать на тему, как сюда попали. Ланок находился здесь год. Отец его – молдаванин, мать – румынка. Детство его прошло в Кишинёве, потом он бродяжничал с родителями, а после смерти отца попал в детприёмник, ну а затем – сюда после отказа от него матери. Без утайки рассказал о себе и Сашка. До Сентеля очередь не дошла: пришла пора ужина.

28

Ланок имел очень крутой нрав. И если решался на что, то не мучился сомнениями, как это бывало часто с Сашкой. За свой характер он расплачивался карцером или побоями, но всё равно мог оскорбить хоть кого, даже начальника колонии. Из-за этого однажды и пролежал в санчасти несколько месяцев с трещиной в черепе. В последнее время Сентель и Сашка сдружились с ним, хоть последний был из другого отряда. Место встреч их – чердак бани, а потом чердак второго отряда, где кровля была без щелей.

Проблема с табаком в колонии была привязана к трудовому воспитанию: за осьмушку махорки в станочном цехе нужно было обточить сто плит, а за пачку папирос – очистить часть формовочного цеха от горячего литья. Крючками из толстой проволоки приятели по несколько часов перетаскивали литьё в наждачный цех. Когда троица встречалась на бане, разговаривали только о побеге. Ланок вспоминал свои неудачные попытки побега, заканчивающиеся побоями и карцером. Теперь друзья собрались бежать втроём. Ланок предлагал немыслимые варианты. Сентель соглашался на любой.

И однажды Ланок забежал в секцию, возбуждённый, с новой идеей. Идея такая: у столовой стоит автомобиль, разгруженный. Так вот – пока шофёр жрёт в столовой, надо, по убеждению Ланка, привязать себя под кузовом, и таким путём выехать за территорию. Сашка назвал план глупым, а Сентель сказал, что от Сашки он ни на шаг, а ещё что с такой рожей, как у него, не убегать надо, а сидеть на одном месте.

Ланок психанул и отправился бежать один. Он залез под автомобиль, но тот стоял чересчур долго, и Ланок, не вытерпев, выбрался из-под него и попал прямо в руки водителя. Отсидев неделю в карцере, он вышел оттуда с обидой на друзей. Встречи прекратились. Когда же Сашка, наконец, увидел его и спросил, что у него с рукой, он поморщился и, спрятав руку в карман телогрейки, сказал, что отморозил её под машиной. После этой случайной встречи к друзьям возвратились прежние отношения, только разговоры о побеге были отложены.

29

Зима в Хакассии лютая, а ещё долгая. Жизнь за колючкой, наполненная матом и побоями, не показалась Сашке тяжелей той, что может оказаться на воле, если убежать, но попасть в тиски страшного холода и голода. Однако случилось событие, поставившее под сомнение это соображение. Командовать их пёстрым отрядом поставили рыжеватого верзилу. Он окружил себя, естественно, шестёрками и мог подкинуть ради порядка любому, чем не отличался от других вожаков. И всё же был он весёлым и напрасно не угнетал. Это Мишане не понравилось, так как подобное поведение командира противоречило методам его воспитания. Недружелюбие это проявилось уже скоро: Мишаня перед строем колонистов харкнул ему в лицо. Не решившись возразить воспитателю, рыжий командир только вытер рукавом плевок. Текущая по лицу слюна вызвала смех у многих. Но Сашка глянул зло на Мишаню и неслышно прошептал: «Скотина!» Мишаня увидел его взгляд. Подойдя к Сашке, он хлестнул его по щеке. Сашка свалился на снег. Поднимаясь и становясь в строй, он с горечью подумал: «Предупреждал же Акула – не портить отношение с Мишаней, бояться его больше всех. Надо убегать».

– Эх, Сашок, – загнусавил, головой покачав, Акула. – Не попадайся теперь на глаза Мишане, чуть что – наряд в туалет.

– Пан или пропал, – хмуро отмахнулся Сашка.

Но отмахнуться от унылых мыслей было трудней. Всё равно попадаться на глаза Мишане придётся. Спасибо ещё, что их воспитатель, молодой очкарик, имея мирный нрав, не был склонен к суровости.

С тёмными мыслями Сашка воевал воспоминаниями. У него теплело на душе, когда он представлял бабушку Агафью. Когда ему виделось её светлое лицо, когда чувствовал её ладонь на щеке, тогда не мог сдержаться от слёз, закрывался одеялом с головой, страшась расспросов и насмешек. Его слабые пока мышцы сжимались в комок, точно готовясь к прыжку: «Бежать! Бежать!». Перед глазами являлись картины свободы, на которых изображены были леса, разноцветные луга и жёлтые поля. Увы, реальность оказывалась пока другой – высокие, с колючей проволокой заборы и покрытая таким же колючим снегом земля.

После занятий в школе, поев, Сашка направлялся в рабочую зону, примыкающую к зоне жилой. Забор рабочей зоны находился вне охранников, Сашка ежедневно, кроме воскресенья, остриём, заправленным на наждаке, успевал несколько раз копнуть землю под забором, после чего оставлял в подкопе железку, присыпав её снежком. Со временем лаз был готов, но побег всё откладывался: было ещё холодно.