Слёзы. Страх. Бесконечные молитвы и аутотренинг: «Всё будет хорошо!» сейчас-то уже это привычное мое состояние. А ещё прострация. Я могу поймать себя на том, что уже 40 минут смотрю в одну точку и думаю примерно ни о чём. И это пугает.
Я периодически тупо на автомате. Я могу оказаться на встречной полосе. Или с удивлением обнаружить, что я не включила поворотники-сигналы-ближний свет, и уже выехала за город, а не на светофоре туплю.
Я почти никого не вижу. Не слышу. Не узнаю. Пока меня настойчиво не отвлечь, меня не вытащить из своих, одних и тех же, мыслей.
4 недели назад началась моя личная война. За счастье. За счастье быть мамой. Безоговорочное. За свободу. Бесспорную. За сына любимого. Очень.
Я не знаю зачем и для чего мне всё это. Пока не знаю. Знаю, что во благо. И по Божьей воле. Но для чего — пока не понимаю. Если для того, чтобы я поняла насколько всё относительно и что в нашей жизни важно, а что так, просто мишура? Так я это давно поняла. В твои 2 недели, когда тест сделала. И в 5 — когда все вокруг короной болели. И когда в 20 недель в больнице лежала. И когда в 30 на самом краю цивилизации испугалась, что воды отошли. Правда, поняла. Честное слово.
Муж считает, что мы ближе друг другу стали. Осторожнее. Бережнее. Возможно. Но этот урок из другой дисциплины.
Чтобы мы поняли, что мы в этой жизни ничего не контролируем? Так ещё в отпуске по этому предмету экзамен сдали.
Борьба со страхами, чтобы заглянуть им в глаза? Так я уже в упор смотрю и не отвожу взгляд. Да и моргать стараюсь через раз. Но, ссука, сложно. Очень сложно.
Но я всё равно вижу отчётливую картинку: я дома, рядом мои три богатыря. Здоровые, довольные и счастливые. Целые и невредимые. Без генетических всяких бяк. Я в кресле-качалке держу на руках Сашку. Папа читает Ване сказку и поёт колыбельную. Всё очень уютно. По-домашнему тепло. И по-настоящему счастливо.
И это будет очень скоро. Уже вот-вот. С Божьей помощью. По его милости и с его благословения. Я верю в это. Потому что Бог есть любовь. Иначе бессмысленно. А у нас всё по любви. Мы так чувствуем. И молимся, да. Может, не очень правильно, но очень искренне.