Сашка Вагнер. Вера. Отвага. Честь

«Не убей», «не укради», «не насилуй» — люди следуют этим заповедям только до тех пор, пока боятся, а когда страх уходит, они убивают, насилуют, берут чужое — потому, что могут. И вот именно такими были почти все «вояки» Украины, встреченные Бианкой на пути. Звери, обожравшиеся падали; и ей повезло, что ей попадались пока только сытые волки…

Бианка думала: а кто же с той стороны? Всё, что она знала до своей «командировки», свидетельствовало о том, что по ту сторону линии соприкосновения — те же нелюди. Они также грабят, убивают, насилуют, у них в армии служат уголовники, такие как пресловутый «Вагнер». Здесь, в подвале, девушка часто слышала названия «полков» бандеровцев, которые произносили с ненавистью, — «Кракен», «Азов», «Днепр»… но чем тот же «Кракен» отличается от «Вагнера», который сейчас штурмует город? А если ничем, почему его здесь так ждут? Русских действительно ждали, ждали, зная, что штурм города ведёт штрафбат уголовников. Почему они не боятся?

Объяснения местных, которые те давали сдавленным шёпотом, несмотря на то что в подвале их некому и незачем было подслушивать, Бианку не удовлетворяли. Дыма без огня не бывает: если всё мировое сообщество круглые сутки без выходных твердит о «преступлениях русских оккупантов» — эти преступления просто должны быть! Может, не в таких масштабах, но не могли же их просто придумать?

С другой стороны, а почему западные средства массовой информации вообще ничего не пишут о том, что вытворяют сами украинцы? Хотя бы о таких концентрационных лагерях, где людей держат ни за что, просто как живой щит против артобстрелов? И кстати, если русские — такие варвары, почему это работает? Если они уничтожают мирное население, почему многочисленные «живые щиты» сдерживают их удары? Почему им не плевать на мирных граждан, как американцам в той же Ракке?

Вопросы, вопросы… и никаких ответов. В одном из разговоров Бианка упомянула Бучу. И узнала нечто весьма для себя неожиданное.

— У Гальки, продавщицы, сестра есть, Танька, — разоткровенничалась Соломия. — Ты её помнишь, Марфа, её ещё золотушной дразнили за веснушки.

— Та, что замужем за директором турбазы в Ворзеле? — уточнила Марфа.

Соломия кивнула:

— Эгэ ж. Так она осенью приезжала с мужем и сыном. Всё она про ту Бучу рассказала. Русские там никого не трогали, но предупредили, что зашли ненадолго. Им надо было показать, что для них Киев взять не проблема. Кто-то там, — Соломия махнула рукой вбок, — в России думал, что с нашими уродами можно по-доброму договориться. Не получилось… В общем, наши, как получили приказ уходить, прямо так и говорили: «Вы, ребята, съезжайте лучше, бандеры вам не простят, что мы вас не тронули». Кто послушал, собрали бебехи, да и рванули по всем усюдам. А те, кто белую повязку носил просто так, а в кармане дулю ховав, — те остались, некоторые даже повязки не поснимали, дурынды. Через пару дней, как русские ушли, в Бучу зашёл батальон Боцмана. Боцман — нацист, друг Билецкого и покойного Музыченко, земля ему стекловатой. Они как замечали белую повязку — сразу стреляли. Заходили в дома, если видели что-то ценное — туда же: «Нам это нужнее, скажете, что москали забрали». Кто сопротивлялся, тоже пулю получал. Забрались в универсам, «конфисковали» алкоголь — и вперёд по Вокзальной. Ни одну юбку не пропускали, если девочки бежать начинали — опять-таки пуля. Вот так и появились «жертвы Бучи»…

— Не может быть! — Бианка нервно потрясла головой. — Не верю. Как же это, свои по своим…

— А то, что свои своих загнали в эту могилу, чтобы артиллерия не накрыла, это, по-твоему, нормально, доча? — спросил Георгий Дмитриевич, до того молча слушавший. — Свои… выродки, выхресты, мазепы проклятые, потерчата… Онде и вождь у них — Турчинов, а на Вкраине турчинами знаешь, кого звали? Тех, кто «потурчился», принял мусульманство, чтобы туркам прислуживать. Вот все они такие — перевертни, иудино семя…

Дмитрий Григорьевич, охая, слез с трубы, в темноте чвякнула всегдашняя подвальная грязь.

— Эх, поскорей бы наши пришли, — сказал он из темноты. — Надоел этот подвал хуже чесотки. И махорка кончается, чтоб её…

«Почему они так верят, что русские придут? — думала Бианка. — Почему так верят, что их освободят?»

Сама она не то что не верила — вообще не понимала, чего ей ждать от будущего. Грядущее представлялось Бианке огромным, страшным монолитом, зависшим над головой, и этот жуткий пресс вот-вот мог её раздавить…

Шум наверху вывел Бианку из ставшего уже привычным для неё состояния полусна-полубодрствования, в котором она пребывала большую часть времени. Шум был… необычным.

Бианка осторожно соскользнула с труб. Она уже привыкла к бытовым неудобствам — вечно грязным волосам, вечно промокшим кроссовкам, противному ощущению въедающейся в тело грязи; труднее было привыкнуть к ужасу и отчаянию.

Источник звука был наверху. Там определённо что-то происходило.