Сашка Вагнер. Вера. Отвага. Честь

Ага, азовцы — те ещё охранники; если их перевели в лейбштандарт[10] «кровавого клоуна», то скорее для того, чтобы сделать его короче на дурную голову, когда хозяева из Белого дома отмашку дадут… Не отвлекаться! Пригибаюсь, и противник с сапёрной лопаткой перелетает через мою спину; перехватываю на лету и приголубливаю об косяк лицом. Нормальный человек после такого бы вырубился — этот только кувыркнулся и тут же на ноги вскочил, замахиваясь своей лопаткой. Видали мы такое: экстази или, что более вероятно, какой-то дешёвый «дженерик» вроде пресловутого мефедрона. Эх-х… бью его штык-ножом снизу вверх, делая обманное движение левой рукой, — купился, а был бы не на «спидах» — не повёлся бы, наверно. Нож с неприятным звуком пробивает ткань чуть ниже дна нагрудного кармана его куртки… Ощущение — будто свинью колешь. Хотя разница, конечно, есть — враг уже мёртв, но его тело по инерции продолжает атаку, приходится уворачиваться, да ещё и так, чтобы опять-таки сильно не шуметь.

Из бокового коридора выскакивает Джейсон с окровавленным тесаком (из-за которого он в общем-то и получил свой позывной); с другой стороны появляется Щербатый, за ним маячит Македонец. «Чисто», — показывает Джейсон. «Чисто», — сигнализирует Щербатый. Я также жестами показываю им на лестницу наверх. Третий этаж.

Народу там больше, чем внизу, почти три десятка. Большинство дрыхнет, но есть небольшая группка в отдельной комнате — те вроде не спят. Я, Щербатый и Македонец берём их на себя, остальные должны зачистить «казарму». Показываю знаками, что одного или двух надо взять живыми, а остальных — понятно что. Убивать спящих, конечно, как-то неправильно…

А что правильно на этой войне? Что части некогда большого народа внушили, что они — особенные, а мы — враги? Что парень, который Девятого мая возлагал цветы к памятнику Неизвестному солдату, чья мама, может быть, сейчас стоит среди тех, кто охраняет Лавру от раскольников, делает себе татуировку с символом, общим для сатанистов и эсэсовцев? Или то, что артиллерия якобы суверенной страны обстреливает свои же города? Про остальное молчу, я в рубрике «Их нравы» такое могу рассказать, волосы дыбом встанут даже у лысого…

Ну, прямо накаркал. Вламываемся втроём в помещение с «неспящими», но охранник там только один — полностью голый увалень пыхтит, вжимая в допотопную панцирную кровать худенькую девчушку, по виду — вчерашнюю школьницу, если не хуже. Ещё три или четыре таких же, жмутся друг к другу на беспорядочно наваленных на полу матрасах. Ах ты, с-сука…

Гнев — плохой советчик, конечно, но тут ярость испытал бы даже портрет, не то что живой человек. Отреагировать я не успеваю — Щербатый хватает увальня за горло, рывком сбрасывает на бетонный пол и проворачивает шею до характерного хруста. А у меня перед глазами совсем другая картина…

* * *

Память — как удары током. Картинки из прошлого вспыхивают одна за одной — будто вчера всё это было, а ведь уже прошло почти сорок лет — целая жизнь, которая, наверно, могла бы быть совсем другой…

Или не могла? Может, я был обречён именно на такой исход; может быть, это был самый лучший вариант для него? Света, очень некстати заболевшая перед самым выпускным, сломала все мои планы. Я притащил ей в больницу огромный букет и пообещал, что устрою для неё персональный выпускной — как для настоящей королевы. Это обещание — одно из немногих, которое я не сумел, не смог выполнить.

Яркое майское солнце, мятая пачка «Ту-134», окрик технички Сергеевны: хочешь курить, выйди за школу, ирод! Знакомая калитка, через которую я проходил в течение десяти лет, как обречённая душа через ворота ада. Горький и сухой болгарский табак — его ценили только за то, что импортный, хотя, говорят, Болгария не заграница. Стайка девочек в красивых платьях из параллельного класса, тоже курят втихомолку, после сигареты вытирают пальцы клейкими листками берёзки. Визг тормозов, «семёрка» цвета беж, из которой выходят четверо пацанов, упакованных, да так, что другой бы позавидовал, — «правобережники»? Здесь, на левом?

Я так и не узнал, как звали ту девчонку, которую хохочущие «мажоры» сначала уговорами, потом силой пытались усадить в свою модную машинку. Запомнил только испуг в больших серовато-зелёных глазах, такой же, как у тех, кто сидит сейчас на грязных матрасах, и свой гнев.

Что они о себе думают? За кого себя принимают? Слепая лотерея судьбы устроила так, что они родились у хороших родителей, на правильном берегу реки, — и что, это даёт им право считать игрушками тех, кому в жизни повезло меньше?!