В этом фантастическом освещении Ольга увидела, что круглый зал с трёхгранными колоннами не пуст, как ей показалось сначала. В нём шумела и двигалась целая толпа народа, но тихо, чуть слышно, точно в отдалении. Между колоннами, значительно выше человеческого роста, виднелась воздушная сквозная галерея из тончайшей металлической решётки, блестящая позолота которой резко выделялась на фоне красных мраморных стен, принявших теперь яркий пурпурный блеск, точно их облили свежей кровью. На галерее толпились люди: старики и молодые, красивые и безобразные; их костюмы и наряды отличались необыкновенным разнообразием, точно здесь собралась толпа замаскированных. Лишь одно общее было у всех присутствующих - пышные венки на головах из таких же цветов и зелени, из каких сделан был и венок, украшавший Гермину, на которую жадно устремились глаза всей этой разношёрстной толпы - странные и страшные глаза, горящие зеленоватым огнем, точно глаза хищного зверя или ночной птицы.
И Ольга почувствовала, что её приятельнице грозит страшная опасность, и что она, Ольга, должна спасти её…
Ольга знала, что для этого надо было сказать только два слова… Но какие?… Она тщетно напрягала все силы, чтобы припомнить эти спасительные слова - такие простые, такие известные - она так часто их повторяла! А тут никак не могла вспомнить, и напряжение мысли было так мучительно, что Ольга громко застонала и… проснулась.
Глубокая тишина окружала её. Только издали доносились грубые голоса. В окно вагона, сквозь опущенную занавеску, вырвался слабый свет фонарей. Поезд стоял на какой-то маленькой станции. Вагон был пуст. Ольга прочла название станции и, сообразив, что до рассвета осталось ещё часа два, снова улеглась.
Припоминая свой странный сон, она невольно силилась вспомнить, какие слова хотела она сказать Гермине, и снова задремала. Вдруг ей показалось, что её разбудили. Разбудил голос Гермины, который Ольга не могла смешать ни с каким другим голосом.
- С тех пор, как я вернулась в Европу, прошло семь лет. Но я молчала, почему вы обвиняете меня теперь?…
Ольге смутно послышался другой голос, мужской, но он звучал так тихо, что Ольга тщетно напрягала слух, пытаясь уловить хоть одно слово из невнятного шёпота. Затем Гермина ответила:
- Это вздор. Моя приятельница была у меня для того, чтобы поговорить о переводе своей пьесы на немецкий язык. Я просила её об этом, потому что не нашла подходящей роли для своего бенефиса, и потому, что хотела оказать услугу моей старой подруге, которой её русские пьесы не дадут того, что может дать немецкая.
Голос Гермины снова умолк, и снова Ольга не могла разобрать, что говорили другие… Но через минуту голос Гермины зазвучал снова:
- Этой клятвы я не хочу произносить!
До слуха Ольги долетел вопль многочисленных голосов, - дикий, злобный гул негодования, смягчённый расстоянием, как слова, передаваемые плохим телефоном. Но вот снова донёсся голос Гермины:
- Я знаю, что ждёт меня. Я не хочу дольше оставаться вашей рабыней… Слышите ли? Не хочу… Кричите, проклинайте, грозите, - голос Гермины всё возвышался, - меня защитит крест Христов…
И вдруг они, спасительные слова, внезапно мелькнули в уме Ольги, и она крикнула во весь голос:
- Молись, Гермина! - и проснулась.
Сквозь отворённую дверь в её купе вырвались золотые лучи восходящего солнца.
Поезд мчался по засыпанным снегом полям, сверкающим бриллиантовыми искрами.
- Конечно… Всё это был сон, - прошептала Ольга со вздохом облегчения.
Она тщательно закрыла двери, задернула занавеску у окна и, опустившись на колени, отдалась тому страстному порыву молитвы, что уносит человека далеко от земли, к престолу Всемогущего и Всеблагого Отца Небесного, ангелы которого являются хранителями душ слабых, грешных, вечно колеблющихся, вечно сомневающихся земных творений Божьих.
Ольга на другой день по приезде нашла целую пачку нераспечатанных писем и газет, ожидающих её. Тут были русские и иностранные газеты, необходимые “орудия производства” писательницы и журналистки; по профессиональному долгу интересующейся тем, что делается на всех концах земного шара.
Взяв из газет немецкую, Ольга развернула её.
Сразу ей бросилось в глаза заглавие одной из статей:
Лихорадочная дрожь пробежала по спине писательницы. Сердце её сжалось мучительным предчувствием…