Сатир и Муза

2003 год, 24 октября, пятница, вечер.

Кризис наступил.

Вернувшись с работы, Ольга увидела, что у Алёши вид совершенно убитый.

– Что случилось?

– Капелька звонила, – и чуть не заплакал.

От этой озвученной чужой интимности Ольга растерялась. «Но такой момент должен же был произойти, я ждала его. Он мой мужчина!» Эту фразу – «мой мужчина» – она очень часто произносила вслух, смаковала её мысленно, формулировка этих двух слов казалась ей исчёрпывающей.

– Поговорим? Я тоже себя так чувствую, когда Стас переживает. Это же для них такое горе, потому что они чисты, как дети. И у них вся жизнь – это мы. Они как за подол держатся, а ты пытаешься стряхнуть. А ещё в душе противно – они не понимают, почему, они же такие хорошие.

Алексей в ответ только неприятно нахмурился. Он до сих пор не рассказал Ольге обстоятельств своей последней поездки домой. «Это я себе вариант отступления оставляю? Зачем? Сказать ей?» Его хмурость Ольга поняла иначе.

– Да, Алёшенька, я тоже чувствовала, как Стас переживал. Это нормально, мы же их любим.

Алёша наконец ответил.

– Да нет, всё не так. Как тебе объяснить? Просто по-человечески хочется.

«А ведь он мне даже предложение уже сделал», – грустно подумала Ольга. И вдруг сказала:

– А ты не задаешься мыслью: всё стоит того? – он не ответил, только его взгляд стал ещё более тревожным. – Я только о том, удастся ли компенсировать негатив? Пусик, просто понятно, что нас никто не благословит. Потому и вынуждены быть бесчеловечными, – она заглядывала ему в глаза, чуть не плача от собственных слов, и надеялась разглядеть там ответ. В этот момент она ненавидела себя. – Мои религиозные тетушки меня распнут просто, когда узнают, что я тебя развела…

– Да нет, это не ты. Не в тебе дело.

«И откуда во мне столько сбивчивости?» Алёша твёрдо взял её руки в свои:

– Я хочу быть с тобой! Правда! Я обещаю, что всё разрулю. Только не считай меня слабаком. Ладно?

– То, что ты откровенен со мной – это не признак слабости. Нет, отнюдь! Наоборот тыпроявляешь силу доверия. Такое чувство, что ты вверяешься, а я бестолково засопротивлялась. Теряется смысл любви. Извини.

– Не бойся, хорошо?

– Я ничего вообще не боюсь, на все воля не наша. Создать семью нулевым легко, а вот так… с ответственностью – это круто, совсем другой уровень. Мы сможем?

– Сможем!

– Я люблю тебя, моя радость. Так и быть, нарожаю тебе ещё девочек, мой персик.

Они обнялись, но Олечка не унималась.

– И Капельку ты свою не бросишь. Общайся с ней сколько захочешь! Я же всё понимаю.

– С родителями будет тяжело.

– Да. Понимаю. Но пройдёт несколько лет, и они, поверь, примут меня. Поймут и простят нас. Ведь любимая женщина их сына – совсем не крокодил, новые внуки… – ей захотелось сказать про родительские инстинкты, но она не нашла слов. Алексей почувствовал себя уверенно, к нему вернулась прежняя твёрдость.

«Все-таки здорово она на меня влияет!» – подумал он и скомандовал:

– К станку! – так они называли место, где Оля позировала.

– А душ принять?

– Потом! У тебя сейчас лицо правильное!

Ольга заняла свое место, но те черты, которые он только что разглядел, вдруг пропали. Алексей нахмурился: «Нет, не то».

– Молись! – приказал он, и её брови удивлённо поднялись.

– О чём?

– Не знаю, – он понял, что отношения любимой женщины с Богом, видимо, непростые. – Ну, вспомни, о чем раньше молилась.

Ольга задумалась. Официальность её лица, мешавшая картине, разгладилась:

– Когда-то давно, в детстве, – так Ольга называла время учёбы в институте, и Алексей уже привык этому, – когда из меня пёрла сексуальность, я просила Боженьку дать мне капельку фригидности. Она вдруг стала грустной: – А то чуть по рукам не пошла… если бы не Стас, – «Зачем я это говорю?» – И Боженька меня услышал. И все стало в порядке. Её лицо просветлело. Алексей писал быстрыми стремительными движениями: – А потом появился ты, и всё полетело ко всем… – она почти сказала «чертям», но решила, что такая молитва не то, что нужно художнику. Она сосредоточилась, умолкла и в самом деле начала мысленно молиться о чём-то.