Сатира и юмор: Стихи, рассказы, басни, фельетоны, эпиграммы болгарских писателей

— Это меня не касается. Тысячу раз говорил тебе: приноси тридцать грошей и бери свою дерюгу, цепь и мужа. А нет — убирайся! Коли жалко его, ступай садись с ним в каталажку. Я ей говорю, нужна экономия, а она мне толкует, что кум, поп да осел во всем виноваты. Вот дурища! Коли у тебя денег нет, так поищи ума в голове. Пойми, что тебе говорят.

— Ох-ох, смилуйся, кир Михалаки! Какие деньги, какой ум у бедной женщины? У кого в кошельке, у того и в голове… А я… пропадаю прямо с такой кучей ребят!

— Что ж, правда твоя. И вот я и говорю тебе: мне нужны деньги, деньги, деньги… Принеси — тридцать — грошиков — и я — выпущу твоего мужа. Понятно?

— Понятно… — чуть слышно прошептала Ченгелка, вытирая слезы концом платка.

Кир Михалаки вынул платок из-за пазухи и вытер пот с лица.

— Уморила меня, проклятая! — вздохнул он и пошел дальше, неся брюхо впереди.

— Чтоб эти деньги боком тебе вышли! Чтоб тебе цепью моей удавиться! Чтоб моя дерюга тебе саваном стала! — пропела или, скорей, провыла Ченгелка вслед киру Михалаки и, скрывшись у себя во дворе, принялась собирать лебеду, чтобы накормить детей.

* * *

— Бабушка, что ты не потушишь эту противную лампаду? Она светит кошке, а та царапает циновку и не дает мне уснуть.

— Грех, сынок. Как же можно тушить? Ведь в эту ночь господь вознесется.

— А я думал, что ты вознесешься. Гляжу — ты будто привиденье стала.

— Ах, баловник! Ну что плетешь? Возносятся праведники. А я что хорошего сделала?

— Потуши лампаду, вот и будет хорошее дело. Ведь полночь. Господь уж, наверно, вознесся.

— Почем знать? Может, и вознесся. Потушу, а завтра зажгу пораньше.

Бабушка встала, чтобы потушить лампаду, но только протянула руку, как где-то по соседству раздалось пять-шесть ружейных выстрелов, и она остановилась, оцепенев от страха. Выстрелы повторились, и на весь квартал раздались крики: «Караул, караул!» Бабушка принялась креститься и бить поклоны.

— Господь возносится, бабушка. Ты слышишь?

— Замолчи! Какой господь? Это разбойники.

Стрельба продолжалась; продолжались и громкие крики.

— Прощайте, добрые люди, прощайте! Помираю! — раздавался рев кира Михалаки.

— Слышишь, бабушка? Кир Михалаки возносится. Слышишь? Ангелы кверху его тащат.

— Замолчи, негодник! Какие это ангелы? Это разбойники. Пропал человек!

— Помилуйте, братцы! Ради бога, не губите! У меня пятеро детей!.. — кричал кир Михалаки таким голосом, будто уходил под воду.

— Я не заставлял тебя детей рожать, — послышался голос архангела, и удары ножей без всякой экономии посыпались на кира Михалаки.

Да, ему было устроено вознесенье!

— Бабушка, он уже вознесся. Туши лампаду.

На самом деле бабушка моя была не так глупа: она хорошо понимала, что возносится не господь, а кир Михалаки; опасаясь, как бы ангелы ее не увидали и не вздумали тоже вознести, она задула лампаду, спряталась под одеяло и стала молиться богу. Кошка перестала царапать циновку, и я заснул.

На другой день, в вознесенье Христово, весь город праздновал вознесенье кира Михалаки. Одни рассказывали, что сами видели, как ангелы накинули ему на шею цепь, а на голову возложили венок в виде раскаленного таганка. Другие утверждали, что кир Михалаки уже в сонме святых и кушает в раю кашу вместе с праведниками божьими. Третьи уверяли, что ангелы вознесли также три мешка с деньгами, — и это было похоже на правду, так как и господу богу, как чорбаджии, чтоб иметь ум, нужны деньги. Знаю только наверно, что в день вознесенья Ченгелка поставила святому Мине свечу в десять грошей за то, что муж ее вышел из каталажки. А кир Михалаки и от бога откупился деньгами. Проведя месяц не в тюрьме, а в божьем раю, кир Михалаки вернулся, только без денег и без ума, перекрещенный из чорбаджии кира Михалаки просто в Михайлу.

И стал Михайла рассказывать райе{26} о том времени, когда он был чорбаджией, и о своем вознесении. И ребята уже не бегут от него, а выскочит какой-нибудь из них вперед, ткнет пальчиком в брюхо и спросит:

— Что у тебя там, Михайла?

И Михайла ответит:

— Арбуз.

— Когда ты его слопал? Когда чорбаджией был?

Другой плюнет себе на пальчик, побежит за чорбаджией и ткнет его сзади. А дед Обрешко весело засмеется и скажет:

— Мало ослу, что короста напала. Еще и мухи кусают!

Перевод О. Говорухина.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЗИМА

«Заря ли угасла или две ночи слились?»