Сатирические очерки

В монастырях – великое ликование; подопечный монахов становился королем, а с ним должен был занять престол клерикальный абсолютизм. Однако торжество было недолговечным: король воскрес, а дон Карлос покинул трон. Никогда еще развязка не была столь неожиданной: побежденные накануне теперь снова овладели полем битвы, а победители протрубили отступление. В те дни во дворце происходили сцены, которые история когда-нибудь назовет скандальными. Тем временем августейшей принцессе донье Луисе-Карлотте, привлеченной слухами откуда-то из Андалузии, в этот критический момент удалось решительно склонить чашу весов.[40] Каломарде потерпел поражение и был изгнан. Это было для него единственным средством спасения. Сеа Бермудес, исполнявший в это время обязанности посла в Лондоне, 1 октября был поставлен во главе министерства: королева одержала блестящую и решительную победу. 6 октября вышел в свет указ, которым ей доверялось управление делами впредь до выздоровления его величества. Это было как бы регентством при живом короле.

Первые шаги регентши оправдали надежды, которые на нее возлагала с 1830 года либеральная партия. 15 октября была обнародована политическая амнистия, неполная, ибо за ней последовали одна за другой еще три, но решительная в том смысле, что она проясняла положение и уничтожала гнусный союз 1823 года. Монархия, таким образом, вступила на путь революции: она сделала, правда, только первый шаг, но как далека она уже была от военных трибуналов прошлого года и ужасающего побоища в Малаге!

Вскоре последовали и реформы: если они и не претворялись в жизнь, то по крайней мере были провозглашены; открылись университеты, улучшилось состояние финансов, было создано новое министерство под названием министерства общественных работ. Народ не остался равнодушным, и популярность королевы достигла апогея. В то же время абсолютисты не переставали мутить воду, и глухие волнения возникали то в одном, то в другом пункте Полуострова. Декрет, которым благодаря стараниям Каломарде Прагматическая санкция была отменена, все еще продолжал действовать, и лишь 31 декабря Прагматическую санкцию восстановили. В этот день был обнародован декрет, которым король открыто заявлял, что был застигнут врасплох, отрекался от подписи, вырванной у него столь отвратительным способом, и восстанавливал Прагматическую санкцию во всей ее силе.

Появилась, однако, туча, омрачившая ясный небосклон. Сеа только что прибыл из Лондона и вступил на пост главы правительства. Королева не стала дожидаться его приезда, чтобы пустить машину на полный ход: колесо уже вертелось, и это не могло прийтись по вкусу Сеа. Еще в пути он возымел желание отступить и опубликовал двусмысленный манифест, в котором безусловно принимал наследие Каломарде. Правда, он объявлял и о реформах, но сопровождал это такими оговорками, что, стремясь ослабить надежды, совсем убивал их. Для либеральной партии это было горьким разочарованием. Она тем не менее сохраняла полное доверие к королеве, и можно было полагать, что двуличность Сеа была уступкой королю. Как только скончается король, говорили мы себе, Сеа уйдет. Его приход к власти, как бы то ни было, являлся победой либералов и шагом вперед. Но король не только не умер, но, оправившись от болезни, 4 января 1833 года снова взял в свои руки бразды правления государством, хотя и прислушивался к советам королевы. Последняя нашла в Сеа скорее соперника, чем помощника, и положение министра оставалось устойчивым лишь потому, что, ведя войну против реформ тайно, он вместе с тем открыто и прямо объявил войну партии клерикалов, утверждая на Полуострове ту систему равновесия, которая вскоре должна была превратиться в настоящую «золотую середину».

Наиболее смелым шагом Сеа было изгнание из страны дон Карлоса. Его присутствие было постоянным источником надежд для монахов, неугасимым очагом раздоров и непрестанных интриг. 13 марта претендент на престол выехал из Мадрида, чтобы никогда уже туда не возвращаться. Для того чтобы ничто больше не могло поколебать этой победы, а также для того, чтобы ввести в действие Прагматическую санкцию, 7 апреля были созваны старинные кортесы королевства, которые должны были принести присягу верности наследной принцессе.

По этому случаю король направил дон Карлосу умело составленное письмо, в котором он предоставлял ему самому выбор – принять участие в церемонии или отказаться от этого, ибо, как писал король, он не желает «насиловать волю своего дорогого брата». Дон Карлос заявил публичный протест, и все остались довольны этим мирным выражением более или менее братских чувств с обеих сторон.

В политическом отношении гораздо разумнее было бы воспользоваться этим случаем для того, чтобы созвать вместо старинных кортесов королевства подлинно национальные кортесы. Но это было бы прецедентом с опасными последствиями. И поскольку Сеа заявил о своей, враждебности к идее новых политических установлений, ясно, что не от Фердинанда VII можно было ожидать, что он заставит его встать на этот путь.