Сатирические очерки

20 июня была принесена торжественная присяга. И за многие столетия не было празднеств более великолепных и истинно народных, чем те, которыми было отмечено это событие. А через три месяца случилось, наконец, то, чего уже давно все ожидали. 29 сентября умер Фердинанд. Мир праху его! – вот все, что могли сказать даже наименее злопамятные. Как только умер король, вскрыли знаменитое завещание, содержание которого было заранее известно. Было учреждено регентство, и Кристина при помощи правительственного совета от имени Изабеллы II взяла бразды правления в свои руки.

Регентство сразу же обнаружило свою консервативность: было решено оставить Сеа во главе правительства. Столь же консервативным проявил себя с первых шагов Сеа: его манифест, опубликованный после смерти короля, вызвал самое жестокое разочарование в народе. Стало ясно, что Фердинанд все еще продолжает жить в лице своего министра. Гнусная программа была лишь более пространным изложением манифеста, обнародованного политиком, который уже при вступлении на пост главы правительства проявил себя противником новшеств. Но теперь уже не было в живых Фердинанда VII, чтобы принять на королевские плечи ответственность за дурные намерения министра. Теперь министр должен был сам полностью нести ответственность, и она ему оказалась не по силам.

Конечно, упорство в отрицании принципов революции было плохим началом. Сеа допустил серьезную ошибку. Он упрямо видел там, где шло дело о принципах, только вопрос о престолонаследии. Он полагал, что Изабелла, заняв престол на законном основании, найдет в самой себе достаточно силы, чтобы не прибегать к поддержке и помощи со стороны либеральной партии. Отсюда – его отказ от примирения с либералами, хотя он и собирался позолотить пилюлю, расширив сферу действия амнистии. Но это лишь обнаружило чрезмерное самомнение Сеа. Народ не разделял этих взглядов, и Сеа пел вместе с просвещенным деспотизмом, который он пытался утвердить и который не удовлетворял ни одну партию. Для абсолютистов было излишним определение «просвещенный», а для либералов – самый «деспотизм».

Ошибка Сеа была тем более серьезной, что она изолировала трон и оставляла его беззащитным под ударами врагов. Не будучи между собой связанными, Прагматическая санкция и реабилитация демократической партии в глазах народа уже были фактами, неотделимыми один от другого. Каким бы законным ни было право Изабеллы, она все же нуждалась в поддержке либеральной Испании. Можно в подходящий момент разгромить одну партию, противопоставив ей другую; но тому, кто попытался бы, как это делал Сеа, нанести удар сразу по обеим партиям, надо было опереться на какую-нибудь третью, которой в Испании, к счастью, нет.

Фальшивое положение Сеа было тем более трудно упрочить, что в провинциях начались волнения. Клерикальная партия выступила в роли нападающей стороны и подняла знамя мятежа в пользу претендента. Первый генерал, посланный Сеа, Саарсфильд,[41] сидел сложа руки в Бургосе и был заменен Вальдесом, которого потом сменили другие, столь же бездарные, как и их предшественники. Движение в провинции вызвало волнение либералов Мадрида и повлекло за собой результат, к несчастью слишком мало действенный: либералы удовольствовались тем, что разоружили роялистов.

Непопулярность Сеа возрастала по мере того, как развивались события. Напрасно пытался он проявить некоторую энергию, декретируя произвольно изгнания либералов и закрытие газет. Этим он только обнаружил свое бессилие. Все более решительно осаждаемый и теснимый с каждым днем обоими противниками, в равной мере ожесточенными, связанный по рукам и ногам и осужденный на бездействие, он понял, что остается в одиночестве. И даже регентский совет в конце концов ускользнул из его рук, присоединившись к конституционной партии в требовании политических гарантий. Капитан-генералы нанесли последний удар по брошенной крепости. Генерал Кесада, как человек дальновидный, опубликовал в Вальядолиде заявление, наполовину почтительное, наполовину угрожающее, и официально просил королеву дать отставку Сеа. За Кесадой последовал Льяудер; подопечный и палач Ласи, капитан-генерал Каталонии, наконец, завершил свою политическую эволюцию: будучи уже тогда крайним либералом, он загорелся любовью к свободе. Прикрывая старинную личную неприязнь маской честного гражданина, он преувеличивает требования своего коллеги и едва ли не требует головы Сеа.