Саттри

Проснулся он на «Лесной лужайке» среди менгиров усопших. Приподнялся на локте и обозрел упорядоченный пейзаж полированных надгробий, бледной зимней травы и черных деревьев. Стряхнул сор с рукава. Вверх по его белым носкам ползло пятно цвета бычьей крови от новых ботинок. Он шатко воздвигся на ноги, отряхиваясь. Брюки на коленках оказались заляпаны огромными кляксами грязи, и он промок и замерз. Вдруг он сунул оба кулака в карманы. Глаза его поблуждали в голове, пока он боролся с непроглядной историей предыдущей ночи. Тусклые воспоминания. Слезливый безумец, ковылявший среди камней в поисках давно покойного друга, который тут лежит. Из часового кармашка вытащил мокрую сложенную бумажку. Одна из сотенных купюр как-то прибереглась. Саттри пересек кладбищенскую траву в паутине инея к ограде и дороге.

Солнце было не так высоко, чтоб он не сумел взять по нему азимут, и Саттри направился туда, где, по его прикидкам, лежал городок. В синей вони дизельного выхлопа его миновал автобус, окна полны лиц. Он пригладил волосы и скорчил ездокам рожу. Вскинув костлявую руку, изобразил им вслед проклятие.

Полумилей дальше располагалась придорожная лавка. Саттри вынул из ящика с напитками оранжевую бутылку, открыл ее и выпил. Женщина, державшая лавку, наблюдала за ним из-под морщинистых век.

Я не из цирка сбежал, сказал он.

Что?

Говорю, аспирин у вас есть.

Она повернулась и достала жестяную коробочку пилюль с полки за прилавком. Саттри открыл ее, и высыпал содержимое в руку, и закинул все в рот, как орешки, и запил здоровущим глотком напитка.

Сколько я вам должен?

Пятнадцать центов, ответила она. Старые нервные глаза.

На его брюки налипла кладбищенская трава. Из кармана он вытащил сотенную купюру и расправил ее на прилавке. Она посмотрела на бумажку и посмотрела на него. Сказала: У меня столько сдачи не будет.

У меня больше нет.

Ну а у меня столько сдачи не наберется.

Ну, значит, останусь вам должен.

Он сгреб купюру и сунул обратно в карман.

Надо заплатить, сказала она. Я вас не знаю.

Выпишу вам чек.

Она стояла и всё.

У вас есть каунтер-чек?

Никаких чеков у меня нет.

У вас есть бумажный пакет?

Что есть?

Кулек.

Вам насколько большой надо? Она шарила под прилавком.

Любой сгодится, сказал Саттри.

Она выпрямилась с пакетом. Больше этого у меня нету.

Пойдет. А ручка есть?

Ручка у нее была.

Поперек пакета Саттри написал громадными буквами «Я ВАМ ДОЛЖЕН», и расписался, и повернул пакет к ней, чтобы сумела прочесть. Она вытащила из фартука очочки без оправы и склонилась над пакетом. Саттри положил ручку и вышел.

На большие дороги он не выходил, держался собачьих тропок сквозь бродяжьи биваки вдоль путей. Из фонарного окна теплушки за ним следил рабочий сортировки, в одной руке приподнят надкушенный сэндвич, челюсти движутся медленно. Вышел он у депо Л-и-Н и пошел вверх по вымощенной кирпичом улице мимо склада «Дома Хэссона» и через бетонный мостик с поручнями из водопроводных труб, под ладонью холодных и шероховатых. Мелкие воды завивались петлями далеко внизу вокруг ног ромбовидных опор виадука. Вдоль бетонной стены, заросшей ярко-зеленой шерстью. Саттри карабкался к разбавленному солнцу.

Он перешел под виадуком к Западному проспекту и поднялся по Парадной. Перед ним гнутой подмигивающей трусцой бежала собака. Он снял куртку, и встряхнул ее, и снова надел. На этих старых улицах ионический ордер представлен вовсю. Потрескавшиеся от ненастий колонны, гипсовые капители закрашены до бесформенности. Мертвый пустырь, заваленный кирпичным боем и почернелыми балками. Дорожки из выветрившегося мрамора, из кирпича в елочку. Дорожка у номера 1504, где на каждом кирпиче клеймо «Ноксвиллской кирпичной компании», давно уж не существующей. Саттри прошел под серой магнолией и вверх по ступенькам к крыльцу высокого серого здания, и внутрь.

Ночью он опирался в восьмигранном оконном фонаре и выглядывал на маневровый парк и склады, словно дитя на кафедре в пустой церкви. До него доносилось пение из Миссии на Парадном проспекте дальше по улице, где гуляки славили, быть может, извращенных и тайных божеств за их забитыми фанерой окнами.

Следующим вечером он съездил на автобусе по Магнолиевому проспекту и постоял перед старым кирпичным зданием, куда ходил в школу, лживое стекло с черными звездами, пробитыми камнями в рамах, и ветер, рассекающий с бритвенно-острым свистом, перемежающимся со скрежетом бурьянным в темноте пустыря. Он вошел через черный ход, где когда-то располагалась столовая. Под ногою скрипели половицы, барахтаясь, разбегалась мелкая жизнь. Положил руку на нижнюю стойку перил и поднялся по лестнице.

По старым классам, пыльная сутолока парт. На доске накарябаны непристойности. Заброшенная школа для похабников. Саттри немного посидел за своей старой партой, пока не заметил фигуру, стоявшую в дверях.