В трудах оргазма – говорила она, говорила – ее, случалось, заливало теплым зеленым морем, сквозь которое, притупленная сумраком его, проходит череда солнышек, будто огни рампы на вращающейся сцене, электрическая карусель, кружащая в зеленом эфире. Цвет зависти есть цвет ее услажденья, а каков цвет у горя? Черный ли, как говорят? А гнев, он всегда красный? Цвет того печального оттенка тоски, называемой зеленой, зелен ли, но зеленый он не как у травы или моря, это горький зеленый, с оттенком горести, обесцвеченный по краям. Цвет полудня у слепца белый, а ночь у него тоже такова? И чувствует ли он его своей кожей, как рыба? Бывает ли у него синяя хандра, подвенечна и безмятежна ль она, или желтая, солнцеподобная или уринозная, помнит ли он? Невральные краски, как мимолетные тона грез. Цвет этой жизни – вода.
Наутро он пустился вниз по реке проверять переметы. Прохладное утро, все еще поднимается дымка. За рекой крики хряков в лотках на бойне, словно плач прокаженных не при входе в ворота[34]
. Он сидел в корме ялика и медленно греб одним веслом под мост. Оказавшись под пролетом, задрал голову и взвыл в высокий черный неф, и голуби развернулись веером из-под арок, и загромыхали к солнцу.Пора смерти и эпидемии насилия. Клэренса Рэби полиция застрелила на газоне суда, а Лонас Рей Корн пролежал три дня и три ночи на крыше окружной тюрьмы среди гравия, и вара, и старых козодоевых гнезд, пока поисковики не решили, что он сбежал из города. Что за сны ему снились о леди Катерине? Однажды вечером Саттри увидел ее в «Сутолоке» с Червяком Хейзлвудом. Ей-то не нужно ездить по стране и людей грабить. И новости в газетах. Труп юной девушки погребен под мусором у Первого ручья. В убийстве обвиняется Росток Янг, Папаша-Гремучка.
Саттри находил под открытым небом таких людей, кто предпочел бы оставаться в четырех стенах. В темноте совершенно молча среди своих пожитков сидело семейство пожилых черных. Фигуры закутаны от холода в старые одеяла, а сигарета у старика поднималась и падала медленными красными дугами. Когда он проходил там поутру, их уже не оказалось, ушли искать помощь все, кроме старухи, оставшейся сидеть в кресле посреди груды закопченного хозяйства. Она смотрела на уличных прохожих, но в ответ никто на нее не глядел. На старый желтый ле́дник присел скворец, и она с трудом сдвинулась его отогнать.
Старьевщик лежал среди спавших забулдыг на бродяжьей стоянке и не шевельнулся, когда среди них прошел вор, свалившийся из темноты в дверях товарного вагона. Гоминид, состоявший из дыма, высасывал карманы, те повисали, как носки, присваивал россыпь мелочи и полупустые пачки сигарет. По темным тропам под ветками в жимолости, где призраками таились газетные листы, а ханыги валялись такие бухие, что мухи срали яйцами им в уши. Тут остановился снять кой-какие башмаки. Вынырнув со стоянки и снова исчезнув во тьму вагона, а поезд дернулся и двинулся вновь, как будто его поджидал. Пути перебежала собака, и помедлила принюхаться к стариковским ногам, и побежала дальше.
А на заре дурочка просыпается голая после того, как ее выебли всей кодлой на заднем сиденье брошенной машины у реки. Шевелится, сладкий день уже забрезжил. Воняя стоялым пивом и высохшей спермой, глаза закисли, с ручек на торпеде бессмысленно болтаются использованные резинки. На полу затоптали ее одежду. На ней сапожные отпечатки грязи и собачьего говна, а пизда у нее выглядит как комок волос, выуженный из сифона под раковиной. Видит, как приподнимаются два черных мальчишки, сидевшие на корточках на крыльях машины, словно гиббоны, стыренные с архитравов собора в старом мире. Складывает руки на груди, и они спрыгивают наземь и улепетывают, улюлюкая, сквозь бурьян. Вдали несутся по трассе автомашины. Со стоном нагибается она порыться в своей одежде.
Однажды вечером в верхнем городе Саттри в «Сутолоке» обнаружил Леонарда, только что из работного дома. Работал Леонард судомоем, и у него была гонорея толстой кишки, а во всем прочем был весь в чирьях. Он подковылял к столику Саттри и смущенно присел. Рассказал, что видел, как враки льются с языка стряпчего. Смутные, но плотные, сбегают они мышами и с миг озираются, а потом прыскают в стороны. Нагнувшись над Леонардом и грозя длинным пальцем, и неправда ль разве это, что ты старался скрыть кончину своего отца с целью незаконно вымогать денюжки у государства? В глазу дичинка, суя свою потную физию Леонарду в его лицо помельче и вперяясь в него неприкрытым веками взглядом торжества, покуда Леонард не полупривстал со стула, не схватил холодную черепушку стряпчего двумя своими руками, и не пригнул лицо его книзу, и не раздвинул тонкие те губы дымящимся поцелуем.
Восстанет он, Сат. Таща с собою все свои цепи.
Отцы так и поступают, сказал Саттри.
Я повсюду тебя выискивал.
Саттри не спросил зачем.
Катамит подвинул стул поближе и подался вперед, поверяясь. Мне у тебя надо кой-чего спырсить, Сат.
Ладно.
Если чего-нибудь покупаешь и не платишь за это, у тебя могут отнять?
Само собой. Конечно, могут.
В смысле, чем бы оно ни было?