Саттри

Там был небольшой бетонный дот с трубами и кабелями, куда можно складывать всякое, а раз снаружи все заросло бурьяном, более уединенного убежища и придумать нельзя. Хэррогейт присел на корточки, обхватив себе колени, и выглянул наружу. Посмотрел, как под высокими арками шныряют туда-сюда голуби, и пригляделся к мешанине халуп на дальнем откосе выемки, где те висели, увязанные зыбкими дружинами драной серой стирки. Темные и почти вертикальные огороды виднелись среди жестяных или толевых крыш и громадных гнезд кудзу поперек недужных деревьев.

К вечеру он уже набрал несколько ящиков и выстроил их в нечто вроде складской стенки, а из старых кирпичей сделал себе очаг и положил глаз еще кое на какой товар, требующий всего лишь наступленья темноты. К тому времени он уже был в верхнем городе – выуживал жестянки из мусорок себе на кухонную утварь. Подступался к матрасу с шезлонга на чьей-то веранде. Все красношарые фонари из канавы, где чинили водовод.

Он долго сидел у костра после того, как сварил и съел овощи, умыкнутые с огородов за ручьем. Его гротик тлел адской краснотой от фонарей, а сам он возлежал на матрасе, и чесался, и ковырял в зубах длинным желтым ногтем.

Когда полуднем назавтра по пути на рынок зашел Саттри, городской крыс только что вернулся. Он радушно ввел своего гостя внутрь. Как тебе, Сат?

Саттри огляделся, качая головой.

Мне нравится то, что здесь много места. А тебе?

Ты б выкинул эти вот счетчики, ответил Саттри.

Ага. Сегодня вечером к ручью их оттягаю.

А там что? Он заглянул в бетонный склепик.

Фиг знает. Но целкое такое место пожитки держать, не?

Над головой в сводах что-то глухо треснуло и неистово захлопали крылья.

Черт бы драл, сказал Хэррогейт, хлопнув себя по ляжке.

Сверху надломленно спорхнул голубь, и приземлился в пыли, и затрепыхался. У него на шее захлопнулась мышеловка.

Уже три, сказал Хэррогейт, спеша обездвижить голубя.

Саттри уставился на него. Хэррогейт снял мышеловку, и взобрался в свод виадука, и вновь установил ее, навалив на нее одной рукой рассыпавшееся зерно. Ёксель, крикнул он вниз голосом погребальным, эти сукины сыны и впрямь тупые.

Что ты намерен с ними делать?

Два у меня вон там в кастрюльке тушатся с тошкой и всяким, но, если так и дальше пойдет, я их стану продавать.

Кому?

Хэррогейт соскочил вниз, пыль султанами из-под подкрадуль. Брюки он обмахнул ладонями. Черномазым, сказал он. Обосраться, да они что угодно купят.

Ну, сказал Саттри. Я собирался спросить, не хочешь ли ты рыбы, но тебе, видать, еды на первое время хватит.

Черт, да ты приходи сегодня вечером ко мне ужинать. Тут будет на двоих.

Саттри взглянул на вялую и пушистую птицу, на ее розовые лапки. Спасибо, сказал он, но, наверное, нет. Подбородком показал на Хэррогейтов матрас. Постель тебе там надо бы от земли поднять, сказал он.

Я хотел с тобой об этом поговорить. Мне там у ручья на глаза попались кое-какие пружины, но я их один не сумею дотащить.

Саттри сунул рыбу подмышку. Я позже зайду, сказал он. Мне надо в город.

Мне еще надо как-то прикинуть, как собак сюда не подпускать.

Ну.

В следующий раз, как заглянешь, я тут целко ей все обустрою.

Ладно.

Жить вот так в верхнем городе – и почти все, что надо, можно найти.

Про счетчики не забудь.

Ага. Ладно.

Саттри в последний раз огляделся, и покачал головой, и через бурьян вышел в мир.

* * *

В воскресенье посреди теплого утра он отправился вниз по реке, поочередно гребя и дрейфуя. Переметы свои не проверял. Ниже моста пересек реку и подрулил ближе в тень откосов, капли с весел в темени реки, будто камешки в колодец. Проплыл под последним мостом и миновал излучину, сквозь мирные угодья, высокие поля, накрененные на склонах, и густая вспаханная земля лоскутами черных складок среди зеленеющих окрестностей и возделываемых садиков, словно сцены изобилия из книжек с картинками, вдруг наклеенных на пустошь, чьим завсегдатаем он был, река – что гигантская трематода, извивающаяся прочь из города, вздымаясь тяжко и септично мимо этих изысканных домов на северном берегу. Время от времени Саттри отдыхал на веслах, с этой поздней точки рассматривая старые сцены детства, огороды, какие знал или знавал когда-то.

Остров он объехал снутри, тесниной, что некогда служила быстротоком для легкой мельницы старого голландца и ниже которой теперь лежали ее замшелые развалины, бетонные устои, и опоры, и ржавеющие колесные валы. Саттри держался мелководья. В тростниках вздымался и опадал ил, и мелкие косяки заполошных алоз латунного цвета прыскали в стороны во мгле. Он навалился на каплющие весла, озирая береговой орляк. Расписные черепашки одна за другой соскальзывали с чурки в воду, как отсчитанные монеты.