Саттри

Бля! заорал Хэррогейт. Он попробовал отцепиться, но нищий стиснул зубы на мякоти его икры. Огни танцевали и кружили, Хэррогейт держался за макушку нищего. Нищий встряхнул головой и дернул в последней попытке оторвать мясо от ножной кости Хэррогейта, а потом отпустил его, и плавно укатился к себе под стенку, и снова взялся за свои карандаши. Хэррогейт похромал по улице, держась за ногу. Чокнутые сукины сыны, сказал он, ковыляя среди покупателей. Он чуть не плакал.

Пересек крытый рынок и вышел на другую сторону площади. Что-то тянуло его за башмак. Он нагнулся посмотреть. Жевательная резинка. Он сел в канаву с палкой и счистил. Повертел ее розовую плюху на конце палки…

Хэррогейт проплыл мимо слепого перед «Бауэром», наблюдая за толпой. За ним ответно не наблюдал никто. Он вернулся, слегка наклонился, ткнул палкой в сигарную коробку у слепца на коленях. Тот поднял голову, и накрыл коробку рукой, и огляделся. Хэррогейт, уже ушедший по улице дальше, перевернул палку. К ее концу прилип дайм. Он развернулся и пошел назад. Слепец сидел сторожко. Голубоватые и заплесневелые виноградины, впавшие и морщинистые, у него в глазницах. Хэррогейт сделал выпад фехтовальщика и получил себе никель.

Эй ты, хуесос, крикнул слепец.

Иди нахуй, отозвался Хэррогейт, проворно проскочив вперед.

Он зашел в «Золотое солнце» и заказал кофе и пончики, сидя у стойки в утренних ароматах жареной колбасы и яичницы. Закатал складки штанин и рассмотрел рану. Неровные зубы нищего отпечатались двумя маленькими полумесяцами, плоть посинела, выступили булавочные уколы крови, Хэррогейт смочил в стакане воды бумажную салфетку и омыл ею эти причудливые стигмы. Сукин сын, бормотнул он. Выпил кофе и подвинул чашку вперед, чтоб налили еще.

Вновь на улице, потер себе животик и направился в «Комер». Взобрался по лестнице. За ним наблюдал на площадке маленький скрюченный субъект. Который знал всех легавых в городе, что в мундире, что без. Хэррогейт толкнул зеленую дверь с ее забранным в сетку стеклом и вошел. К его удивлению, там было почти пусто. Молодой блондин за вторым столом отрабатывал триплеты от бортика. Пирамида чистил щеткой столы в глубине. Чудак с брюшком, свисавшим над фартуком с мелочью, и защечными мешками, набитыми табаком. Под локтем у Хэррогейта со стеклянного колокольчика болталась телеграфная лента, и по лавкам в передней части зала сидело несколько стариков и смотрело, как на улице внизу разгорается день.

Хэррогейт подошел к стойке, за которой считал деньги человек с зеленым козырьком. Саттри знаете? спросил он.

Что? ответил тот.

Саттри.

Спроси у Джейка. Он склонил голову в сторону глубины зала и продолжал считать. Хэррогейт проковылял по проходу между столов, кии в стойках на стенах, как оружие в каком-то древнем арсенале. Эй, сказал светловолосый парнишка.

Что?

Хочешь, в пул-девять сыграем?

Я не умею.

В ротацию?

Я никогда в пул не играл.

Молодой блондин с миг порассматривал его, натирая мелом кий мелкими круговыми движениями. Затем нагнулся и прицелился.

Саттри знаете?

Он ударил. Один шар покатился по столу, обогнул собранные в пирамиду шары от борта к борту и вернулся провалиться в лузу верхнего угла. Хэррогейт подождал, когда игрок ему ответит, но тот вытащил шар из лузы, и вновь установил его, и снова согнулся со своим кием, а головы больше не поднимал. Хэррогейт пошел дальше вглубь.

Вы Джейк? спросил он.

Угу.

Саттри знаете?

Тот повернулся и поглядел на Хэррогейта. Сплюнул в стальную плевательницу на полу и вытер рот тылом кисти. Угу, ответил он. Знаю.

Знаете, где он?

Что возьмешь за штанцы свои?

Хэррогейт глянул вниз. У меня других нету, ответил он.

Что ж. Тут его нет.

Я думал, вдруг вы знаете, где он.

Дома, кажись.

Ну а где он живет?

Он живет на самой реке. Полагаю, в одном из тех вон плавучих домов.

В плавучем доме?

Угу. Джейк склонился, мелочь у него в фартуке закачалась. Принялся сметать пыль к угловой лузе. Хэррогейт повернулся на выход.

А что с рубашкой?

Что с ней?

На что махнешь?

Геенна клятая, ответил Хэррогейт. Да вы меня обслужите за пальто.

Джейк ухмыльнулся. Приходи еще, дружочек, сказал он.

В самом низу Веселой улицы постоял, опираясь на перила моста, глядя на набережную. Вон те клятые плавучие дома, сказал он.

Пока спускался по крутой и угловатой тропе за высокими каркасными домами, ему показалось, будто слышится голос. Он откинул назад голову, поглядеть. Полувысунувшись из окна дома в вышине ступенчатой грани закопченных обшивочных досок, свисало какое-то существо. Распялившись против горячего и облупленного солнцем гонта раскинутыми руками, словно сломанная кукла. Ха, крикнул он вниз. Церберово отродье, дьяволова родня.

Хэррогейт выпятил нижние зубы.

Вниз указывал длинный палец. Чадо тьмы, бесова порода, учти.

Жопа, сказал Хэррогейт.

Оконная фигура выпрямилась, уже обращаясь к какой-то другой публике.

Узри его! Не оскорбляет ли он тя? Не смердит ли такое кривосудье до самих небес?