- Считается, что новичок первый прыжок делает более уверенно и храбро, чем второй и третий, - ответил немец механически, думая, очевидно, совсем о другом.
- А что? Пожалуй, это верно, - обратился Старков к Петросяну. - Все же нужно быть храбрым, чтобы ночью прыгнуть в полную неизвестность…
Немец молчал. Эти домашние рассуждения Старкова доконали его: кроме всего прочего, такой допрос исключал для него возможность прибегнуть к заученной браваде.
Вернулся Марков и, не садясь больше за стол, сказал по-немецки:
- Протокол он принял, но просил не забыть поставить потом печать.
- Хорошо. Господин Шикерт, вы сами хотите что-нибудь сказать?
- Может, вы думаете, что я из службы безопасности? - тревожно спросил немец. - Я от армии.
- Абвер? - быстро спросил Старков.
- Да, да, - почти обрадовано подтвердил немец.
- Невелика разница - шпион абвера или шпион гестапо.
- Но на меня распространяются все законы в отношении военнопленных! - воскликнул немец. - Швейцарская конвенция!
- Да кто это внушил вам такую глупость? - сочувственно сказал Старков. - По всем законам участь пойманного шпиона безотрадна. Увы! Закончим на этом…
Старков и Марков встали. Немец продолжал сидеть.
- Встать! - приказал ему Старков. Немец вскочил, точно подброшенный пружиной, и вытянулся перед Старковым; его связанные за спиной руки так и рвались опуститься по швам.
- Я буду говорить… Я скажу очень важные для вас вещи… Я прошу вас… - немец бормотал это, не сводя со Старкова умоляющего взгляда.
Старков нехотя вернулся на свое место.
- Если вы надеетесь морочить нам голову - не выйдет.
- Нет, нет, я скажу все. Спрашивайте.
- Кто точно забросил вас?
- Подразделение абвера, имеющее название «Сатурн»…
Вот когда начался настоящий допрос, который длился больше часа.
Когда чуть занимался рассвет, немца вывели из штабного здания, посадили в машину и увезли в Москву. Потом на крыльце здания появились Старков, Марков и Петросян. Посмотрев в бледнеющее небо, Старков сказал:
- Ну что ж, возможно, это утро - историческое…
В этот момент где-то над ними оглушительно завыла сирена. Переглядываясь, они слушали ее и видели, как от военного городка к аэродрому бежали люди. Из штабного здания вышел летчик. Нахлобучивая на голову шлем, он смотрел на небо.
- Тревога? - спросил у него Старков.
- Война, - ответил летчик и побежал к самолетам.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
- Кто вы такой? Фамилия?
- Пантелеев Григорий Ефимович.
- Профессия?
- Это вы в смысле профсоюза? Считайте, что выбыл. Лет десять, как взносы не платил.
- Коммунист?
- Хранил Бог.
- Что это значит?
- Ну даже близко к ним, к коммунистам, не был. Хранил Бог, говорю, от этого.
Человек, задававший вопросы, записал что-то в своем блокноте и, постукивая карандашом по столу, внимательно разглядывал своего собеседника.
Они сидели в просторной, залитой солнцем комнате. Ветерок, залетавший в раскрытые настежь окна, шевелил гардины и приносил с собой чуть слышный шум большого города.
Один из них - в добротном светло-сером костюме - по-хозяйски расположился в кресле. Другой - в мятом потрепанном пиджаке и мешковатых брюках, заправленных в разношенные сапоги, - сидел скромненько, на краешке стула, всем телом почтительно подавшись вперед. Тому, который сидел в кресле, можно было дать лет тридцать пять. У него было худощавое лицо с резкими чертами, покрытое ровным, еще не сильным загаром. Выпуклые надбровья отчеркнуты темными бровями. Прямой тонкий нос и близко к нему поставленные серые глаза придавали его лицу выражение какой-то недоброй внимательности, которое, однако, мгновенно слетало, стоило ему чуть улыбнуться. Но сейчас он не улыбался…
Его собеседник был помоложе, и это было видно, несмотря на пушистые рыжеватые усы и бородку лопаточкой. Вздернутый широкий нос с раздвоенным кончиком и широко открытые маслянисто-черные глаза. После каждого вопроса бородатый всем своим широким корпусом делал движение вперед и, отвечая, пригибался, будто подобострастно кланялся.
- Где вы работаете?
- По бумагам я числюсь отсюда дальше далекого, аж за самой Колымой. А только теперь, я считаю, бумагам моим ноль цена, грош-копейка. Теперь я пожить хочу, господин начальник.
- Минуточку, минуточку, я не уловил. Что значит вы числитесь за Колымой?
- Так я там состою при леспромхозе.
- Кем?
- Сторожем или, если хотите, обходчиком.
- А здесь вы как очутились?
- Родной брат у меня здесь скончался, и я от него унаследовал домик с садом и огородом. Неловко так говорить о смерти родного брата, а все же мне повезло. Поносило меня по белу свету, как цветок одуванчика, - хватит.
- Когда умер ваш брат?
- Девятого февраля сего года.
- Вы сюда переехали когда?
- Четырнадцатого марта.
- Через месяц после смерти брата?
- Ну да! До меня же известие о его смерти три недели шло. Факт. Вы знаете, где та Колыма!
- А почему вы раньше не жили здесь с братом?
- У него жена была волчьего норова, терпеть меня не могла, покойница, царство ей небесное. А те далекие места я не сам выбирал.
- Как это не сам?
- Так меня, извините, сослали…
- Чего ж вы сразу не сказали, все тянете! Ну а за что же?