САТУРН ПОЧТИ НЕ ВИДЕН

- Итак, в вас проснулась кровь, подняла крик, и вы по ее зову пошли вытворять невероятное? - Андросов серьезно, даже грустно усмехнулся и сказал: - Перестаньте, это несерьезно. Говорите правду, это для вас во всех отношениях будет лучше.

Рудин пожал плечами, помолчал, потом вдруг понимающе посмотрел на Андросова и торопливо проговорил:

- Извините меня, пожалуйста, я не подумал…

Андросов удивленно уставился на него.

- О чем?

- Может, вам неприятно напоминание про голос крови? Извините ради Бога.

- Да вы что, с ума сошли? Что вы мелете? - почти до крика повысил голос Андросов. Но тут же он овладел собой и небрежно спросил: - Итак, вы настаиваете на версии о кричащей крови и больше никаких мотивов своего поступка назвать не можете?

- Остальное субъективно в еще большей мере, - удрученно произнес Рудин.

- А все же что? - настаивал Андросов.

- Нелады с командованием отряда.

- Конкретно, пожалуйста. Характер неладов. Политический? Личный?

Рудин удивленно посмотрел на Андросова.

- Да что вы, право! Я же был рядовым бойцом, да еще переводчиком без работы, поскольку пленных у нас не было. Просто в отряде меня почему-то невзлюбили, дали мне прозвище Полуфриц. В общем, несправедливое хамье, и все… - Рудин будил у Андросова воспоминания о его собственных неприятностях в Риге, пережитых им.

- Что за отряд? Где его база? - Андросов явно уходил от этой темы.

- Лиговинские болота.

- Лиговинские? - удивился Андросов и, достав из стола какие-то бумаги, стал их просматривать. - Вы говорите правду?

- Только правду. На ваших картах показано, что эти болота непроходимы. Но это не так. В центре болота есть остров и к нему безопасные тропы.

Андросов удивленно посмотрел на Рудина.

- Сколько человек в отряде?

- Около двухсот. Большая часть - местные, остальные заброшены, как и я, из Москвы.

- Командир местный?

- Да.

- Фамилия?

- Я знаю только его партизанское имя - дядя Николай.

- Кто он был до войны?

- Судя по всему, партийный деятель. Причем из тех, кто уверен, что каждое его слово - это божья искра гениального ума. Его любимое изречение: «Фриц сам лезет в петлю, наше дело подтолкнуть его в спину». И это глубокомысленное заключение он сделал, сидя в болотной землянке.

Андросов пожал плечами.

- То же самое, только чуть другими словами твердит московское радио.

- Ну что вы! - не согласился Рудин. - Если уж говорить об официальной пропаганде, то она и в Москве, и в Берлине грешит только одним: бежит несколько впереди событий и норовит желаемое выдать за действительность. Я из-за этого немало пережил.

- А вы тут при чем? - вяло поинтересовался Андросов, очевидно, думая о чем-то другом.

- Я ведь решил сдаться в плен давно. Но я считал, что мне здесь не будет веры, если я явлюсь, когда у немецкой армии одни бесспорные успехи.

- Теперь, значит, они уже небесспорны? Так прикажете вас понимать?

Рудин молчал, только взглядом спрашивая, можно ли сказать все откровенно.

- Ну, ну, а что же теперь? - бесстрастно спросил Андросов.

- Теперь обстановка на войне изменилась, - тихо проговорил Рудин.

- Это интересно. Что вы имеете в виду? - все так же бесстрастно спросил Андросов. Но Рудин увидел за этим неподдельную заинтересованность:, конечно же, ему интересно узнать, что думают о ходе войны с той стороны.

- Я имею в виду видный всем факт - молниеносной войны у немцев не вышло, - спокойно заговорил Рудин. - Советская Армия приведена в порядок и оказывает все более стойкое сопротивление. А немецкие войска получили непомерно длинные и притом постоянно нарушаемые партизанами коммуникации, по которым совсем нелегко… нормально питать какие бы то ни было большие операции…

Рудин говорил неторопливо, будто раздумывая вслух, но с большой убежденностью. Выражение лица Андросова становилось все более замкнутым, а взгляд - отсутствующим. Он точно сверял то, что сейчас слышал, с собственными мыслями.

- Наступает, вернее - уже наступила зима, - продолжал Рудин. - Немецкая армия к ней не подготовлена, и это станет ее трагедией. Между тем как советское командование даже партизан обеспечивает полушубками и валенками. Это очень важно. Но дело не только в одежде. Немецкая техника захлебнулась еще в осенней грязи. Что с ней будет, когда начнутся снежные заносы? Словом, теперь нельзя меня заподозрить в том, что я сдался в плен, чтобы примазаться к праздничному пирогу. Нелегкой борьбы хватит и для меня. Вы меня понимаете?

Вопрос Рудина застал Андросова врасплох. Сказать, что он понимает Рудина, означало бы согласиться и с его оценкой положения дел на фронте. Выигрывая время для обдумывания ответа, он неторопливо размял и закурил папиросу:

- Дилетантский взгляд на такое событие, как война, прежде всего субъективен. Нужно уметь видеть дальше собственного носа.

- Конечно, я знаю далеко не все, - покорно принял обвинение Рудин. - Но если говорить о будущем войны, учитывая только то, что известно всем, нас с вами тоже не ждут легко сбывающиеся надежды. Я имею в виду простой арифметический подсчет всех и всяких резервов Германии, с одной стороны, и России с ее могущественными союзниками - с другой.