Сатурналии

(22) То же, что пища в желудке скисает или иногда парит, ты хочешь приписать [ее] разнообразию и, чтобы мы [этому] поверили, вещаешь, должно быть, что тот, кто пользуется разнообразной пищей, либо всегда это испытывает, либо тот, кто принимает простую пищу никогда [этого] не испытывает Пели же и [тот], кто наслаждается богатым столом, не считает это недугом, и [тот], кто ораничивает себя однородной пищей, часто претерпевает [это же самое], чего ты не одобряешь, [то] почему ты приписываешь это [скисание и парение пищи ее] разнообразию, а не исключительно перееданию? Ведь и прожорливый испытывает муку несварения от простой [пищи], и умеренный при разнообразной [пище] наслаждается благополучием [хорошего] пищеварения. (23) Но, ты скажешь, сама неумеренность рождается из разнообразия пищи, так как вкус возбуждает и подстрекает к принятию большего [количества пищи], чем необходимо. (24) Опять я возвращаюсь к тому, о чем я уже сказал, что несварение [желудка] происходит от [несоблюдения] меры [в еде, а] не от [ее] качества. Меру же [даже] и в отношении сицилийских или азий - ских кушаний соблюдает [тот], кто владеет собой, переходит [ее] не владеющий собой, если даже питается одними оливками или овощами. И тот богатый, если он придерживался умеренности, настолько полон здоровья, насколько нездоровым становится тот, для кого пища - одна соль, если бы он с жадностью набрасывался на это самое.

(25) Наконец, если разнообразие в том, что мы принимаем [внутрь], ты считаешь вредом, [то] почему лекарства [в виде] питья, которые вы вливаете в человеческие внутренности через рот, вы составляете, смешав столь противоположные и противодействующие [вещества]? (26) К соку мака вы примешиваете молочай, мандрагору и другие травы, вызывающие озноб, сочетаете [это] с перцем, но не отказываетесь и от причудливой [животной] плоти, вкладывая в бокал яички бобров и ядовитые тела гадюк, к которым примешиваете [все], чем ни кормит Индия, что ни привозится из трав, которыми плодовит Крит. (27) Итак, хотя для охраны жизни лекарства делают то, что [и] пища, поскольку те ее возвращают, эта поддерживает, почему для них ты стараешься приготовить разнообразие, [а] ее приговариваешь к скудости однообразия?

(28) После всего [этого] ты, [Дисарий], набрасываешься на удовольствие со [всей] строгостью возвышенной речи, так как наслаждение всегда враждебно доблести и, презрев умеренность, впадает в излишество. Впрочем, чего достигает сам оставивший [себя] без еды и питья, кроме изнуряющего голода и жажды? [Он достигает того], что от того и другого получает удовольствие. Следовательно, наслаждение, скорее [всего], не по самому своему понятию является порочным, но в зависимости от способа осуществления становится либо нравственным, либо порицаемым. (29) Недостаточно, если удовольствие [только] оправдывают и совсем не хвалят. Ибо пища, которую вкушают с наслаждением и проглатывают с желанием, поглощается животом с великой жаждой. И пока [он] страстно наслаждается, быстро се переваривает, чего таким же образом не случается с пищей, которую отправляют [в живот] без всякого желания. Зачем же ты клянешь разнообразие [пищи] словно путь к обжорству, хотя здоровье человека - [это] полниться желаниями, при участии которых он слабеет и приближается к гибели? (30) Ведь как кормчие пролетают по морю при попутном ветре, даже если бы он был слишком сильным, убавляя паруса до очень малого размера, и [таким образом] сдерживают [его] порыв, когда он очень сильный, но утихнувший [ветер вновь] подняться заставить не могут, так и желание, когда оно возбуждается и нарастает, сдерживается кормилом разума, [а] если оно однажды ослабевает, живое существо погибает.

(31) Итак, если мы живем благодаря пище, а пищу выбирает исключительно желание, то при мысли о разнообразии [пищи] нам нужно постараться, чтобы оно всегда возбуждалось, так как наготове разум, которым оно удерживается в границах умеренности. (32) Однако [вроде] бы вы упомянули, что я присутствую на приятном пиршестве, [а] не на тягостном; [да] и не настолько я допускаю разнообразие [пищи], чтобы одобрять роскошь, когда требуют летом снега, а зимой роз, и обходят все потаенные места лесов, и бороздят чужеземные моря, между тем стараются больше ради бахвальства, чем использования. Так вот [и] получается, что все же именно роскошь является нравственным недугом, тогда как соблюдаемая умеренность не подрывает здоровья вкушающих [разнообразную еду]".

(33) Любезно выслушав это, Дисарий говорит: "Ты, Евстафий, предан диалектике, я - врачеванию. [А тому], кто захочет выбрать, [чему] должно следовать, опыт посоветует применение и научит [тому], что более полезно здоровью".