- А ты, парень, как я погляжу, совсем не торопишься на встречу с отцом! - заметил Оронтон, сочувственно хлопнул юношу по плечу и опять голосисто захохотал.
Окутавшись густыми дымчатыми клубами взметнувшейся из-под сотен копыт пыли, посольская колонна неспешно порысила по серой ленте дороги, убегавшей сквозь жёлтую стерню нескончаемых хлебных полей за далёкий западный горизонт.
По мере того как распаханные эллинскими первопоселенцами земли между Проливом и Длинной стеной истощались и давали всё меньшие урожаи, их владельцы превращали пшеничные и ячменные поля в пастбища для скота, разбивали на них виноградники, бахчи, огороды и фруктовые сады, а производство зерна постепенно перемещалось из центра страны на восточную и западную окраины. И теперь варвары-меоты, покрывшие хлебными нивами плодородные берега в низовьях многоводных Вардана и Танаиса, и скифы-сатавки, засеявшие постепенно хлебами всю северную, прилеглую к Меотиде, сторону Скалистого полуострова между Длинной стеной и озером Бик, питали хлебом многочисленные боспорские города и поставляли первосортное зерно на продажу в заморские страны. Обширные степи в южной части Скалистого полуострова, более засушливые и маловодные, служили пастбищами для тысячных стад овец, коров и табунов неприхотливых, низкорослых скифских лошадей, принадлежащих сатавкской знати. Неукреплённые селения сатавков из трёх-четырёх десятков глинобитных, крытых соломой мазанок почти все были нанизаны, как бусины на нитку, на большую дорогу. Близ каждого селения на каком-нибудь мало-мальски возвышенном месте стояла усадьба местного правителя-скептуха, представлявшая собой маленькую каменную крепость квадратной или прямоугольной формы с башнями на углах (возле некоторых селений таких усадеб было две, а то и три). В отличие от эллинских загородных поместий, вокруг селений и усадеб сатавков не было ни садов, ни виноградников, ни бахчей - только хлебные нивы и небольшие огороды с излюбленными скифами овощами.
По мере продвижения посольского поезда на запад к нему в хвост пристраивались всё новые и новые скептухи со старшими сынами, младшими братьями, племянниками и зятьями, так что когда под вечер послы добрались до постоялого двора Дамона у развилки трёх дорог, за делиадовой сотней соматофилаков ехало уже больше четырёх сотен скифов - вся сатавкская знать с немногими незаменимыми в дороге слугами. Здесь послов уже полдня дожидался посланец номарха Лесподия в звании гекатонтарха, чтобы, несмотря на близящуюся ночь, препроводить их вместе с Делиадом в Феодосию.
После короткой передышки Оронтон с десятком ближайших родичей, Полимед, успевший сбегать в кусты и опять укрывшийся в мягком меховом чреве своей кибитки, очень довольный, что всё ж таки будет сегодня ночевать с царским золотом за надёжными стенами Феодосии, Делиад с сотней измученных долгой тряской в сёдлах соматофилаков и присоединившийся к Делиаду и Оронтону в голове колонны местный молодой гекатонтарх Никий двинулись дальше по феодосийской дороге. А четыре сотни сатавков, которым нечего было делать в ночной Феодосии, не желая платить за ночлег на постоялом дворе, стали устраиваться под деревьями на берегу пруда, где им, возможно, придётся прождать несколько дней, пока чёрные волы дотащат Скилура от Неаполя до боспорской границы. Поскольку ночи стояли ещё по-летнему тёплые и сухие, скептухи посчитали излишним ставить шатры, расположившись на чепраках вокруг костров прямо под открытым небом.
Минут через двадцать рысивший помалу на юг отряд выехал на гребень невысокой холмистой гряды, с которого утомлённым всадникам и коням открылся бескрайний простор Феодосийского залива, искрящегося, как гигантский выпуклый бронзовый щит, в лучах опускающегося по правую руку в скифскую степь солнца. Сам город с бело-розовыми стенами и оранжево-красными крышами был хорошо различим над водой, на склоне невысокого, полого спускающегося к морю горного хребта на противоположной стороне залива, по зеркальной глади которого едва заметно скользили друг за дружкой, синхронно отталкиваясь тонкими лапками, две чёрные, остроносые, неуклюжие многоножки, спешившие протиснуться до темноты сквозь узкое горлышко в широкий кувшин Феодосийской гавани.