Савмак. Пенталогия (СИ)

  Забыв в горячке боя о страхе, горожане скидывали на головы скифам с мерлонов тяжёлые брёвна и камни, лили из ковшей на них непрестанно подаваемый с помощью верёвок на стену кипяток, дружно отпихивали рогачами лестницы. Когда номарх с обагрённым вражеской кровью мечом добрался до Деметриных ворот, откуда была видна вся стена на запад и на восток, он с радостью убедился, что феодосийцы нигде не дрогнули и скифы всюду получили энергичный отпор. Лестницы повсеместно были сброшены и везде скифы отхлынули назад, унося с собой убитых и раненых и утаскивая лестницы.

  На стене началось бурное ликование, тотчас подхваченное внизу сотнями визжащих от радости женских и детских голосов. Вмиг освободившись от угнетавшего их все последние дни тягостного чувства, что они оказались брошены властями Боспора на произвол судьбы, и порождённого им страха и глухого отчаяния, защитники города обнимались, целовались, восторженно вопили, смеялись, плакали, возносили, молитвенно воздевая руки к небу, хвалу родным богам, кричали в спину скифам отборные ругательства и обидные насмешки. Враг оказался вовсе не так силён и грозен, каким виделся ещё полчаса назад.

  Когда победная эйфория немного спала, горожане снесли вниз и положили под стеной убитых и раненых товарищей, где ими тотчас занялись врачи. Вскоре Лесподию доложили, что всего в это утро от скифских стрел погибло 45 человек и 68 были ранены (не считая тех, кому посчастливилось отделаться царапинами и ссадинами) - неизмеримо меньше, чем потеряли скифы!

  Но расслабляться было рано: у скифов всё ещё было внушительное численное превосходство, и они могли повторить атаку в любой момент. Лесподий приказал мальчишкам собрать и принести отцам и старшим братьям все залетевшие в город скифские стрелы, и сделать у каждого мерлона новые запасы камней, а всех кузнецов, столяров и оружейников отправил в их мастерские - готовить для варваров новую порцию дротиков.

  Явившиеся к полудню в усадьбу напротив западных ворот Феодосии, в которой со вчерашнего дня обосновались Марепсемис, Эминак и тысячник Камбис, вожди мрачно доложили, что неудачный штурм стоил им почти двух тысяч убитых, раненых и покалеченных при падении воинов.

  - Ничего, греки тоже наверняка немало потеряли от наших стрел! - бодрым голосом воскликнул Эминак, но никто из вождей, похоже, эту его уверенность не разделял. Предложение повторить атаку тёмной ночью или дождавшись тумана, не вызвало у них энтузиазма. Выражая общее мнение, вождь напитов Скилак возразил, что в этом случае мы не сможем стрелять, и греки нанесут нам ещё большие потери.

  - А подкрасться к ним незаметно не дозволят сторожевые псы, - добавил вождь хабов Госон.

  Ну что ж, оставалось только одно - выломать крепостные ворота таранами. Марепсемис вызвал к себе греческих мастеров и велел им изготовить как можно скорее три тарана - по одному на ворота.

  Задумчиво нахмурив широкий лоб и почесав заскорузлым ногтём большое коричневое пятно на лысой голове, кузнец Далат от имени десяти своих товарищей ответил царевичу, что на изготовление трёх таранов им понадобится девять дней - по три дня на таран. Свирепо полыхнув на греков гневными очами, Марепсемис потребовал, чтобы через шесть дней тараны были готовы.

  - Но изготовление хорошего, крепкого тарана - сложное и трудоёмкое дело, а нас слишком мало, - попытался пояснить Далат.

  - Всё, что вам понадобится, смело берите в здешних усадьбах, - нетерпеливо перебил мастера Марепсемис. - Берите в помощь себе наших воинов и коней - сколько потребуется. Работайте день и ночь, но тараны должны быть готовы как можно скорей. Если ваши тараны помогут мне взять город, каждый из вас получит из добычи долю сотника. Ступайте!

  Поклонившись в пояс обедавшим на расстеленных на мозаичном полу андрона цветастых чепраках царевичам и вождям, греки, подталкивая друг друга, поспешили к выходу, сопровождаемые, как овцы пастухом, сотником Атреем.

  Не успели они выйти, как во дворе послышался топот десятка коней и раздался радостный возглас Атрея:

  - О, Ториксак! Рад тебя видеть, брат! Тебя отпустили?

  Спустя несколько секунд в андрон вошёл сотник Ториксак. Поклонившись царевичам, он пожелал здравствовать всем присутствующим, скользнув быстрым взглядом по их лицам и на миг задержавшись на хмуром лице отца, не разгладившего суровую складку между насупленных бровей даже при нечаянном появлении вырвавшегося из боспорского плена старшего сына.

  О рождении сына и смерти младшей жены Ториксак узнал от побратима Тинкаса, когда после обмена послов возвращался вместе с ним от Длинной стены в скифский табор. Сохраняя наружное спокойствие, как и подобает воину, Ториксак ощутил в душе сильную горечь и жалость к юной Евноне, которой боги отмерили столь малый срок земных радостей. О рождённом ею сыне, ставшем её невольным убийцей, Ториксак сразу забыл, должно быть, оттого, что ни разу его не видел и не представлял даже, как он выглядит, в отличие от несчастной Евноны, которая стояла перед его мысленным взором во всей волнующей красе нагого полудетского тела, как живая...