Как пояснил Ламаху Бастак, сейчас в казарме оставались лишь те, кто охранял эргастул и пребывал на подхвате. Ночная стража отдыхала дома (почти все гинекономы жили в собственных или родительских домах, там же держали и своих коней; из-за огромных размеров Пантикапея следившая за порядком на его улицах стража, состоявшая на две трети из скифов-сатавков и на треть из меотов, была конной), остальные находились в разъездах по городу. Все вместе гинекономы собираются возле казармы только по утрам, перед тем как получить задание и разъехаться по городу. О том, что пустующие стойла внизу сданы в аренду столичным купцам и имеющим коней, но не имеющим дома вместительных конюшен окрестным жителям, а в казарму за небольшую плату пускают любителей плотских утех, которым с наступлением зимних холодов некомфортно стало валандаться под открытым небом, Бастак пока сообщать не стал - пронырливый соматофилак, поселившись в казарме, очень скоро и сам всё узнает о здешних порядках.
Оглядывая свои новые владения, Ламах брезгливо морщился. Его покоробили грязь, зловоние и разбросанные средь бела дня постели.
- Не воинская казарма, а свиной хлев! Да и в хлеву, наверно, чище! - выплеснул он своё недовольство, идя с Бастаком обратно к лестнице. - К завтрашнему утру полы помыть, сор и пыль из-под топчанов и паутину из углов и с потолка вымести!
Говорил он нарочито громко и властно, не только для Бастака, но и для всех, кто был в казарме.
- Держись теперь, ребята: явилась новая метла с Акрополя, начнёт мести по-новому, - летели вслед ироничные комментарии гинекономов, которым Форак успел рассказать об устроенной "кривоносым" внизу взбучке.
- Соматофилак хренов!
- Корчит тут из себя архистратега!
- Да ещё если поселится в казарме - совсем нам тут житья не станет!
- Ничего, ребята! Вот увидите: наши ласковые тёлочки быстро отучат этого хромоногого быка бодаться!
- А может, он к бабам равнодушен!
- Ну тогда ты, Исил, должен будешь расстараться ради товарищей - перед твоей красотой ему ни за что не устоять!
Гинекономы грянули дружным смехом, и громче всех хохотали присутствовавшие в комнате женщины
- Завтра утром предоставишь мне поимённый список всех гинекономов, - сказал отлично всё слышавший Ламах Бастаку на лестничной площадке, - Извести всех, чтоб завтра все были на смотре с конями, в доспехах и с оружием.
После конюшни и казармы Ламах хотел осмотреть эргастул, но, узнав от Бастака, что начальник тюрьмы Олгасий с утра отправился в город по каким-то своим делам, да и многих узников, как обычно, увели с утра в дикастерий на суд, решил отложить свой визит до завтра.
10
Когда Формион, попрощавшись на перекрёстке с братом, вернулся домой, горя желанием рассказать Мессапие подробности своего свидания с Миннием, дом его, как и весь город, был погружён во тьму и сонную тишину.
Собственно, Формиону принадлежал не один дом, а весь квартал из четырёх примыкающих друг к другу домовладений, выкупленных у прежних хозяев после женитьбы его сына Стратона на Мессапие и соединённых пробитыми в смежных стенах дверными проёмами. Когда Мессапия жила в городе, там располагался многочисленный отряд её телохранителей со своими конями.
Вообще-то Мессапия тесный, шумный, зловонный, как всякое людское скопище, Херсонес не любила, предпочитая с ранней весны до поздней осени жить вместе с сыном в окружённой садами и виноградниками формионовой усадьбе, в 30 шагах от навевающей в летний зной благодатную прохладу, зеленовато-прозрачной воды Двурогой бухты и в 60 шагах от храма Девы на Девичьем мысу, жрицей которой она была. Благодаря своим скифам, исполнявшим по воле царя только её приказы, Формион, полновластный хозяин Херсонеса, сам был фактическим пленником и рабом своей властолюбивой невестки, чему способствовали ещё два весьма сильных обстоятельства: его не утихавшая, а только крепнувшая с годами страсть к Мессапие и их совместная беззаветная любовь к сыну Мессапии, которого Формион считал своим сыном (он стал любовником своей невестки почти сразу после свадьбы; к тому же и чертами лица младший Стратон был его вылитой копией) и которого оба они мечтали в один прекрасный день провозгласить единовластным басилевсом Херсонеса. Поначалу это было заветной мечтой одной лишь Мессапии, считавшей, что внук Скилура Великого не может и не должен быть обычным гражданином, как все прочие, а только царём и повелителем. Но постепенно, под её влиянием и под воздействием бесед со Скилуром, к которому не реже раза в год Формион и Мессапия возили показать внука (супруг Мессапии Стратон Старший, за редким исключением, предпочитал оставаться в Херсонесе), желание покончить с властью изменчивой толпы и сделаться основателем династии херсонесских басилевсов, подобно боспорскому Спартоку (тот ведь тоже сломил сопротивление опирающихся на народное собрание олигархов и объявил себя басилевсом с помощью скифов, и его потомки правят Боспором вот уже триста с лишним лет - чем не пример для Формиона?!), завладело всеми помыслами Формиона. Ждали лишь совершеннолетия Стратона.