Что до свойственной каждому скифу любви к верховой езде, скачкам и лошадям, то у юного Стратона она проявлялась весьма специфично. Побаиваясь ездить верхом, где так легко свалиться и больно расшибиться, а то и убиться, он обожал гонять коней, сидя на безопасном облучке, и учить их покорности с помощью кнута. Толчком к тому послужило одно неприятное происшествие, случившееся с ним, когда ему было около трёх или четырёх лет.
На вымощенном серым булыжником широком дворе их загородной усадьбы стояла кибитка, запряженная двумя парами гладких, широкогрудых, толстозадых лошадей. Стратон на руках у няньки требовательно тянул пухлые ручонки к лошадиным гривам, радостно дёргал длинные жёсткие пряди, гладил широкие бархатные губы и носы. Потом другая служанка позвала няньку что-то подать ей в кибитку. Оставленный на секунду у колеса, Стратон поспешил к лошадям и стал гладить и обнимать толстую мускулистую ляжку соловой кобылы. Той ласки малыша почему-то не понравились (а может, её как раз ужалил овод), и она неожиданно лягнулась. Стратон отлетел далеко в сторону и, хоть не чувствовал никакой боли, дико взревел с перепугу. На его крики и плач из дому выскочили охваченная паническим испугом мать и озабоченный отец. Малыш был уже на руках у перепуганной няньки, крепко прижимавшей его к пухлой груди и осыпавшей быстрыми поцелуями его ручки и личико, пытаясь успокоить, но Стратон заходился плачем ещё больше - уже не от испуга, а чтоб вызвать к себе жалость.
Узнав в чём дело, Мессапия вырвала у злосчастной няньки ненаглядного сыночка, отвесив ей размашистую оплеуху, а Стратон Старший, утерев мелко дрожащими пальцами мокрую розовую щёчку Стратона Младшего, сказал, что мужчина, если его обидели, вместо того, чтобы реветь как девчонка, должен жестоко отомстить обидчику. Взяв у возницы кнут, он, зайдя сбоку, принялся наотмашь хлестать соловую кобылу. Сразу перестав реветь, Стратон Младший внимательно глядел с надёжных материнских рук, как кнут, со свистом рассекая воздух, покрывает тонкими кровавыми рубцами вогнутую спину, раздвоенный круп, левый бок и брюхо отчаянно ржавшей и бившейся в упряжи кобылы, в то время как возница-скиф, стоя впереди, крепко держал под уздцы испуганно вздрагивавшую и прижимавшую уши при каждом взлёте кнута переднюю пару. Особенно досталось левой задней ноге, которой кобылица посмела лягнуть малыша.
Когда Стратон Старший, умаявшись, опустил наконец кнут и утёр с раскрасневшегося лица пот, Мессапия по-скифски приказала вознице привязать нерадивую рабыню, по вине которой чуть было не погиб внук царя Скилура, к задку кибитки, сорвать с неё сорочку и сечь ротозейку до смерти, в назидание остальным рабам и рабыням, которых велела всех созвать во двор. Покоясь в нежных материнских объятиях, маленький Стратон с жадным детским любопытством, не отрывая глаз, смотрел, как широкоплечий скиф размашисто полосует сыромятным батогом пухлое белое тело не углядевшей за ним няньки, надрывно взвизгивавшей при каждом ударе и, с обильно струившимися по щекам слезами, молившей о пощаде. После трёх десятков безжалостных ударов она повисла без чувств на привязанных крестом к задней дуге кибитки руках. Мессапия велела окатить окровавленную спину истязуемой водой и продолжать.
Стоявший рядом с женой Стратон Старший, не понимавший по-скифски (учить язык варваров он считал ниже своего достоинства, тем более что его жена прекрасно говорила по-эллински), лишь теперь догадался, что Мессапия приговорила несчастную няньку сына к смерти. Сказав, что поскольку ребёнок почти не пострадал, то этого довольно, он приказал рабам отвязать рабыню.
- Жалко стало свою подстилку толстозадую, да?! - рассердилась на мужа Мессапия. - А ведь она виновата куда больше кобылы!
- Не спорь с мужем, злая женщина! - вскипел в ответ Стратон. - Будет так, как я сказал!.. Хорошие рабыни слишком дорого стоят, чтобы убивать их почём зря.
Гневно сверкнув глазами, Мессапия, тем не менее, подчинилась и, обиженно сомкнув губы, забралась с сыном через передок в кибитку. Стратон сел возле возницы и позвал сына. Поставив его между колен, он вложил ему в маленькую ручку отнятый у возницы кнут. Вдвоём они принялись стегать со всей силы рванувших со двора вскачь лошадей, в особенности стараясь попасть под хвост ударившей царевича кобыле.