Савмак. Пенталогия (СИ)

  - Пью за неувядаемую красоту прекрасной дочери царя Скилура, - взяв из унизанных перстнями мягких пальцев Мессапии канфар, возгласил Минний. - По-моему, с того дня, как я впервые увидел тебя въезжающей в Херсонес пятнадцать лет назад, ты совсем не изменилась.

  - Благодарю, - улыбнулась его лести Мессапия, которой, как и любой женщине, никогда не приедалось выслушивать похвалы своей неподражаемой красоте. С каждым выпитым глотком и с каждой произнесенной фразой Минний делался ей всё более симпатичен.

  Отхлебнув за раз около трети, Минний уставился в свой затиснутый между ладонями канфар, словно пытался увидеть в кроваво-красном зеркале вина тот солнечный весенний день, когда весь город, отложив все дела и прервав все работы, высыпал на городскую стену и ведущие от главных ворот до формионова дома улицы, чтобы взглянуть на дочь могущественного царя скифов, отданную в жёны единственному сыну Формиона в качестве залога и гарантии недавно заключённого между Скифией и Херсонесом мира.

  - Да, твой мудрый отец, надо отдать ему должное, расплатился тобой за отнятую у нас Равнину... И заодно запустил в Херсонес Троянского коня, - произнёс задумчиво Минний и слегка отхлебнул из канфара. - Но тогда я, четырнадцатилетний подросток, не понимал этого и радовался вместе со всеми долгожданному окончанию войны... В тот день я, как и все мои товарищи и наставники, убежал из палестры встречать скифскую царевну. Лучшие места возле ворот были уже заняты, поэтому мы, подростки, высыпав за ворота, наперегонки взобрались на Девичью гору. Там сидя с друзьями на ограде святилища, вдоль которой шла дорога от Ктенунта, я и увидел тебя впервые... Помню, твой сверкающий золотом и самоцветами наряд и разукрашенная упряжь твоего великолепного серого в крупных яблоках коня...

  - Кобылы, - улыбаясь приятным воспоминаниям, уточнила Мессапия.

  - ... а главное - красота твоего изящного, отнюдь не варварского лица, в обрамлении дивных медно-золотых волос, с первого взгляда восхитила и пленила меня. Когда ты спешилась и в сопровождении будущего мужа и многочисленной формионовой родни вошла в ограду храма, чтобы принести жертву Артемиде Охотнице, восторгу нашему не было предела. Тогда мне посчастливилось увидеть тебя почти так же близко, как сейчас... Затем, когда вы вновь сели на коней и поехали к спуску с горы, мы слетели по крутому склону и вновь любовались тобой, стоя у края дороги, когда ты въезжала в город. Как я завидовал тогда молодому Стратону, который ехал с тобой бок о бок от самого Ктенунта, а вечером лёг с тобой на брачное ложе!

  - Ну, на брачном ложе он, к моему несчастью, оказался слабым, - воспользовавшись тем, что Минний опять поднёс ко рту канфар, молвила Мессапия, сопроводив признание печальным вздохом. Вынув ноги из утеплённых белым заячьим мехом башмаков, она закинула их на диван и, поджав под себя, прикрыла барсовой шкурой, подложив под левый бок подушку.

  Затем, благоразумно умолчав о своей любви к служанке Поликасте, Минний подробно и красочно рассказал, как отец отправил его учиться в Афины (он уезжал с мыслью излечиться там, за морями, наконец от своей безнадёжной любви к Мессапие), о том, какие приключения и испытания выпали на его долю по воле богов в следующие десять лет, и как, в конце концов, благодаря счастливому случаю ему удалось вырваться вместе с одним понтийским навклером из трюма римского корабля и вернуться после десятилетних скитаний на родину.

  По восхищённому блеску в угольно-чёрных зрачках, которые не сводила с него Мессапия в продолжение рассказа, Минний видел, что сумел произвести на неё должное впечатление. Оставалось дождаться, что последует за этим... Во всяком случае, с первой минуты, как она вошла в комнату, Минний признался себе, что она всё ещё очень хороша, и он желает так же сильно, как тогда в юности. А тут ещё обильно выпитое обоими вино, разгорячив мысли и кровь, закружило головы и развязало языки, побуждая к откровенности.

  - Должна признаться, твой рассказ впечатлил меня, - сказала с лёгкой улыбкой Мессапия, после того как Минний, допив остававшееся в канфаре вино, поставил канфар на столик и, взяв из вазы финик, медленно отправил его в рот, прожигая её глаза и губы алчущим взглядом. - Клянусь змееногой праматерью, с тех пор, как в детстве отец рассказывал мне и сёстрам о своей юности и любви к роксоланской царевне Аттале, я не слышала ничего увлекательнее! Надо бы тебе как-нибудь повторить свой рассказ для моего сына.

  - Что ж, я не против, - улыбнулся Минний, проглотив приторно-сладкую мякоть финика и положив возле ножки канфара острую продолговатую косточку, - но только, если ты взамен расскажешь мне историю твоего отца, раз она так увлекательна. Я ведь тоже очень любопытен, особенно до всего, что касается царей, цариц... и прекрасных царевен.