Савва Мамонтов

— Встань в позу Мефистофеля. Ты ведь с Мефистофеля в Большом театре начал, когда я сидел.

— Я восемь спектаклей в Частной опере спел, когда ты сидел, и еще бы спел, да не позволили, — огрызнулся Федор Иванович, но сник.

Ушел незаметно. Савва Иванович видел, как уходил, но задержать не захотел, сказал, глядя на дверь: «Он теперь занят не искусством, а постройкой себе золотого памятника при жизни».

Птица-судьба грохнулась оземь с высоты заоблачной — косточек не собрать. Был всем, был царю нужен, государству, народу, стал нужен одному себе. И то не очень. Ни денег, ни чинов, крыша над головой и то не собственная, дочери. Так Савве Ивановичу казалось иногда. Да только без него, без Мамонтова, ни один праздник музыки, праздник театра был не праздник.

19 декабря 1900 года Москва отметила тридцати пятилетний творческий юбилей Римского-Корсакова. В Частной опере Ипполитов-Иванов заново поставил «Садко». В Большом давали «Снегурочку». Композитора пригласили оба театра, но Николай Андреевич появился в ложе Мамонтовского на радость Савве Ивановичу, который был в своем театре только гостем. Позже Римский-Корсаков напишет: «Московская частная опера соединяется для меня со светлыми воспоминаниями — житейскими и композиторскими, которые суть для меня одно и то же».

Станиславский, приглашая Савву Ивановича в октябре 1898 года на генеральную репетицию, на своего рода открытие МХАТа для избранных, приправлял приглашение льстящей самолюбию просьбой художественной помощи: «Вас же, как театрального человека, понимающего разницу между репетицией и спектаклем, как знатока русской старины и большого художника, — мы бы были очень рады видеть на репетиции: помогите нам исправить те ошибки, которые вкрались в столь сложную постановку, какой является „Царь Федор“». Это приглашение учителю.

А вот приглашение, сделанное Савве Ивановичу через двенадцать лет, больному старому человеку. 8 января 1910 года Сергей Иванович Зимин, хозяин оперного театра на Большой Дмитровке, писал Мамонтову в Бутырки: «Не откажите почтить Вашим присутствием спектакль, посвященный памяти дня открытия Частной оперы. 10 января в 8 ч. вечера будет поставлена „Майская ночь“. Сердечно буду рад видеть Вас в театре».

Отмечается 25-летие «Снегурочки». Зовут Мамонтова, читают экспромт в его честь:

Всю жизнь с искусством тесно связан
И, не щадя ни средств, ни сил,
Был за любовь к нему наказан,
Но все ж его не разлюбил.

У Саввы Ивановича давно уже нет театра. Его не упрекнешь в пристрастии к фаворитизму, в произволе, в деспотической крепколобости. Но многим, многим, плакавшим от него, хотелось бы испытать вновь и фаворитизм, и произвол с деспотизмом.

Актрисы делятся с ним своими переживаниями. К нему присылают молодых, талантливых, чтоб только послушал, благословил. Просит Надежда Васильевна Салина, хотя сама актриса Большого театра: «Сделайте, пожалуйста, мне удовольствие — послушайте одну 25-летнюю деву, ученицу Петерб. консерватории, сестру Сеницыной, которую Вы знаете. Дело в том, что у Сеницыной 2-ой нет средств учиться долго и ей очень хочется куда-либо попасть, даже хоть в хор, как она говорит. Но я считаю, что голос ее достоин лучшей участи и сказала ей, что попрошу Вас послушать ее».

Просит советов певица М. Д. Черненко, а ее опыта на десятерых хватило бы. Савва Иванович отвечает: «Ты решаешься перейти на партии драматических сопрано. Рано или поздно это должно было быть по характеру твоего голоса. Ты пишешь, что у тебя развились блестящие верхи. Ну, а весь голос? Пропала ли глуховатость тембра? Есть ли тот светлый густой звон, который необходим в драматическом сопрано… Я послал тебе Шекспира, желая поддержать в тебе постоянный интерес к высокой поэзии. Читала ты все, конечно, но Шекспира, Гёте, Шиллера сколько ни читай, все поднимешься выше. Вообще у тебя должны быть остатки времени — вот и пополняй свою память высокой пробы сценической литературой… Это так же полезно, как смотреть постоянно на великие произведения художников. Я Венеру Милосскую знаю с детства, до мелочей, а и сейчас, когда долго не вижу ее, скучаю».

Таков он, Савва Иванович Мамонтов.

3

Может, и от чистого сердца говорил Савва Иванович о счастье жить искусством и ради искусства, но плоть от плоти, кровь от крови был он купец.

Родной брат Станиславского, известный промышленник Владимир Сергеевич Алексеев, совершив поездку в Среднюю Азию, вспомнил о мамонтовском проекте железной дороги Томск — Ташкент. От предложения создать компанию сладко закружилась голова у Саввы Ивановича. Это не лес сибирский пустить под пилу.