Савва Морозов: Смерть во спасение

Бездельников он и среди рабочих не терпел. Третьего дня, и будучи в Москве, телефонировал: двоих пьянчуг немедленно под расчет! Нечем заняться? У него в городке, стараниями Севастеи Ивановой, приличная читальня с библиотекой и «Трактир трезвости» с разложенными на столе газетами и журналами. И больница, и школа. И матушкина богадельня, о которой она так печется. Ладно, пускай старушки замаливают грехи Морозовых, не помешает. За три-то поколения — не накопить грехов?

Но не бездельников же и убогих старушек ищут? Кроме ткачей, прядильщиц, красильщиков, отделочников и прочего фабричного люда, вокруг таких огромных фабрик немало и разных захожих-прохожих осело. Сбыл с рук Красина, Баумана вот, но ведь шастает из соседнего Покрова еще какой-то Бабушкин — сукин сын! Этот — не Бауман, в конспирацию играет, а на роже самая отъявленная революция написана. Тоже — возьми пойми себя, Савву Морозова! Откровенных лихих людей он любил, но скрытность не терпел. Какое ему дело до партийных склок? Слава богу, и он знал про разных «большевиков» и «меньшевиков». Морочат православным головы, чтобы денежки из них выколачивать!

Бабушкин, кажется, из гордых большевиков, а тоже за подачкой приходил. Он бабушкину сыну кукиш показал. Одно дело — Борис Савинков, каждый день рискующий своей шкурой, и другое — все эти искровские писаки, во главе с каким-то жирующим за границей Лениным. Стрелять-то хоть этот Енин-Ленин умеет?

Ему, хозяину огромных фабрик, некогда в партийных дрязгах разбираться. Конечно, московская полиция. Конечно, полиция владимирская. Но хуже-то всего — и матушка родимая свой личный сыск держит. За родовую мошну опасается! А чего опасаться? Основные-то капиталы еще Тимофеем Саввичем на ее имя записаны. Тогда в этом сын не хотел перечить отцу, но теперь-то ясно: у кого капиталы, у того и власть. А он? Вроде бы глава всех морозовских фабрик, но может ли матушкиным родственникам — соглядатаям противостоять?

Не в лучшем настроении влетел в кабинет одного из родичей — директора красильной фабрики Сергея Александровича Назарова.

— Почему задерживаются выборы фабричных старост?

Назаров нехотя ответствовал:

— Да эти выборы и вообще-то незнамо зачем проводить. Так, по-моему.

— А по-моему — знамо! Есть закон от третьего июля 1903 года. Что, законы для нас не писаны?

— Да кто писал-то? Пустобрехи!

Назаров, как и Николай Шмит, приходился ему двоюродным племянником, а вел себя как истый хам. Самое доверенное лицо родительницы. Разговаривать с ним, пожалуй, потруднее, чем с великим князем. Ибо князь-то в Москве, к морозовским капиталам все- таки доступа не имеет, а этот — полноправный пайщик, ежедневно по телефону докладывает: так и так, благодетельница Мария Федоровна, так да таконьки наши делишки.

Директор-распорядитель грохнул кулаком по столу — и хорошо еще, что за шиворот не выкинул из насиженного кабинета. Как выкинешь, если этот ублюдочный племянничек — член правления, сидит всегда обочь Марии Федоровны? Спит и видит, что за наушничество «благодетельница» посадит его на место Саввы. А что? Запросто. Как скажет — так все и проголосуют. Ради того, чтобы стать директором-распорядителем всех Никольских мануфактур, можно и еще пониже согнуться.

Ведь проголосуют пайщики, ей-богу, проголосуют, если благодетельница даст знак!

Пока не знаки, а намеки предупреждающие.

И от родительницы, и от полиции.

Аресты — дело обычное в фабричных поселках. Но тут уж слишком ретиво. Не спрашивая и хозяина. Пожалуй, назло ему.

Так уж случилось, что Морозов, что называется, глаз положил на хорошую, работящую семью Барышниковых. Как и всегда — он любил дельных, трезвых людей. Именно ими и держались Никольские фабрики. Рабочие должны знать: доброе дело не пройдет мимо глаз хозяина. И так было всегда. Брак был редкостью, пожары и прочие напасти миновали. К каждому надсмотрщика не приставишь, да и надсмотрщики-то — кто? Те же окрестные крестьяне, выбившиеся в люди. Иногда та же пьянь перекатная, научившаяся скрывать свое мурло. Морозов им мало доверял, на сознательность работного люда полагался. И когда начались аресты — словно по наущению московского губернатора, — они захватили именно лучших рабочих. Как и предсказывал Морозов в своем колючем разговоре с великим князем.