Савва Морозов: Смерть во спасение

Архип Иванович Барышников — ткач потомственный, отец его еще деда знал. Даже в старости он забегал поперед Севастеи-контролерши, впиваясь занозой всякому рвачу- ткачу. Для таких людей хозяин не скупился на премиальные. Зависть? Наущение? Именно к нему и заявились жандарм с обыском. Некоторая причина была: старик Барышников участвовал еще в стачке 1885 года, сын Алексей пробыл три года в Сибири. А того остолопы не взяли в расчет, что Алексей прекрасно работает, да и младший, Володька, с успехом окончил заводскую, «морозовскую», школу и в пятнадцатилетнем возрасте самим директором был определен в конторщики. Попробуй укради из рук такого рьяного грамотея! Бельмо на глазу у разных назаровских прихлебателей. Обыск? Он ведь с грязью смешивал таких людей. Старик в слезах, Алексей с угрюмой обиженностью, Володька с мольбой:

— Хозяин, Савва Тимофеевич! Отпустите всех нас на какую ни есть другую фабрику!

Он по привычке грохнул кулаком и самолично ринулся в участок к капитану Устинову:

— Я давал разрешение на обыск?

Штабс-капитан Устинов, к удивлению, был трезв и преисполнен значительности своего положения.

— Господин директор-распорядитель, я подчиняюсь обер-полицеймейстеру. Ему только!

Так с Морозовым эта пьяная морда никогда не разговаривала. Чтобы своим хозяйским буйством не наделать беды, он всю семью отправил с запиской к конкуренту московскому, Прохорову. Там, разумеется, с ехидным удовольствием взяли таких работников.

Но это через несколько дней. А пока Алексей, недавно выбранный цеховым старостой, вместе со всеми другими заседал в директорском кабинете. Наряду с инженерами и директорами фабрик. Так уж случилось, что и на стул попал рядом с Назаровым. Косо, косо смотрел матушкин любимчик, а пока терпел; директор-распорядитель в гневе мог ведь и за шиворот прилюдно взять. Жалуйся тогда, униженный, Марии Федоровне!

После заседания директор-распорядитель кивком головы остановил Алексея:

— К Прохорову я отправляю всех вас временно. до лучших времен. Ты, Алексей, это должен понимать, и Володьке объясни. Но вот о чем предупреждаю: поосторожнее, Алексей Архипыч! Кругом соглядатаи, доносчики. Думаю, и сегодняшний разговор будет известен полиции. — Он резко распахнул дверь, распахав носом одного уткнувшегося в замочную скважину конторщика. — Прочь! Чтоб духу твоего не было! Да не тебе, не тебе, Алексей, — остановил он бросившегося к дверям Барышникова. — Шпики везде завелись, даже у меня в приемной! На будущее предупреждаю: ты, как выборный староста, немного задержись. до выборов твоего преемника. Но в мой кабинет больше входить не следует. И тебе опасно, и мне — директору. Держи ухо востро!

Дожил Савва Морозов! Сам разбазаривает лучших работников. Пожалуй, как и требовал великий князь.

Отец и конторщик Володька успели перебраться на Прохоровскую фабрику, а Алексея все-таки арестовали. Нашли связь с покровским Тихоней, который зачастил на морозовские фабрики, — да, Иваном Васильевичем Бабушкиным он оказался, одним из лучших агитаторов «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», а теперь и отъявленным большевиком.

Многих хороших рабочих не досчитался хозяин в «ночь великого обыска». Пожалуй, не хитрил перед московским губернатором: действительно, не с кем будет работать.

Полиция полицией, но не родственнички ли так рьяно стараются?

В белом бешенстве он прикатил обратно в Москву. Прямиком к родительнице.

Она, как водится, была в молельной комнате. А в приемной у нее сидели брат Сергей и. все тот же Назаров!

— Ты-то когда успел? — взял здесь, в домашних условиях, его бесцеремонно за шиворот. — Во-он!..

Но матушке уже успели шепнуть о вторжении сынка-бизона. С небывалой резвостью она выскочила из молельной:

— Так-то ты в моем доме распоряжаешься? Чего уж ждать на фабрике!

Назаров отряхивался, как ощипанный кур, но выходить и не думал. Савве Тимофеевичу, не зря же прозванному бизоном, стало ясно: или сейчас, или никогда!

Он позабыл даже к руке подойти, да матушка, наверное, и не подала бы ее.

— Мария Федоровна, — сказал он ей как чужой. — У вас в доме я распоряжаться не буду, а на Никольских фабриках распоряжусь по-своему. Шпиков и соглядатаев ваших пинками вышибу за порог. И прежде всего, угодливого племянничка!.. — Он метнул такой уничтожающий взгляд, что тому и при благодетельнице стало страшно, попятился к дверям. — Вот-вот, туда тебе и дорога. С этой минуты я отстраняю тебя от руководства красильной фабрикой. Думаю, правление, в своих же денежных интересах, меня поддержит.

— Я не поддержу! — властно и непохоже на себя заступила мать дорогу. — Я и есть правление.

— Посмотрим, Мария Федоровна! — за неимением своего стола, грохнул кулаком по ее закапанному воском столу и, отпихнув плечом Назарова, вылетел вон.

Следом братец Сергей:

— Савва Тимофеевич! Брат! Что же ты вытворяешь?!

— А что? — остановился Савва Тимофеевич. — Дом наш морозовский чищу. Замусорили больно.

Они едва продрались к мастерской, где еще несколько лет назад шумела безалаберная художническая жизнь.

Старшему брату стало немного совестно перед младшим.