Савва Сторожевский

Невероятное нагромождение абсолютных нереалий! История с ослеплением мастеров, похоже, взята из легенды о Постнике и Барме, которые построили храм Василия Блаженного в Москве, правда... полтора столетия спустя. Да и братья Василий и Юрий друг с другом не воевали. Раздоры начались гораздо позднее и не между ними, а — на самом деле — между племянником и дядей совсем по другим причинам, почти тридцать лет спустя, где происходили и ослепления, но не мастеров, а самих князей. К тому же реальный Андрей Рублёв преспокойно расписывал соборы и московские, и звенигородские. Никто его не удерживал и членовредительством не угрожал. Да и великий князь жил в Москве, ставшей уже тогда стольным градом, а не во Владимире. Наконец, добавим к этому, что в том самом 1408 году (вынесенном в название новеллы фильма) старец Савва Сторожевский (вдохновлявший всё это время возведение соборов и Андрея Рублёва на творчество) только что ушёл из жизни. Но он успел закончить важнейшее дело: абсолютно все белокаменные соборы в Звенигороде и Саввином монастыре уже были полностью отстроены, а затем расписаны Рублёвым! Кстати, так же как и собор во Владимире! Поэтому никаких мастеров незачем было ослеплять, тем более что им нечего было делать в это время в Звенигородском уделе младшего князя — Юрия!

Вот такая полная мешанина фактов и реальной истории.

Нет смысла в детальной точности рассматривать весь фильм Андрея Тарковского, списки «нереалий» будут расти с большой скоростью. Обычно в таких случаях применяется «примиряющая» всех формулировка, будто данная кинолента — это «не конкретное жизнеописание конкретного человека». Да ведь названа-то она — конкретным именем, в заголовке ведь не использована какая-нибудь абстрактная, «не конкретная» художественная метафора! Если же считать экранное творение Тарковского лишь только неким философским осмыслением наследия Андрея Рублёва, его эпохи или современной России как таковой, то здесь мы получим ещё более противоречивую картину. Достаточно красноречиво и метко звучат в этом смысле слова отца Александра Меня в одном из интервью, которые связаны с его восприятием творчества кинорежиссёра:

«Тарковский был очень неоднозначен. К сожалению, мы с ним мало встречались, хотя и учились в одной школе. Он шёл очень сложным и трудным путём. У него были увлечения разными восточными доктринами, и я видел в этом только одно: что этот творческий, мечущийся человек не мог найти истинно христианский источник. Вместо этого он читал разные теософские книги. Ведь мы выросли в сталинское время, жили, учились в школе. А что нам вбивали тогда в голову? Книги о религии мы могли доставать только из-под полы. Я читал церковные книжки из-под полы, а он доставал теософские, и что попадало, тем и питались. Но, как мне говорили, с ним впоследствии произошли определённые трансформации в сторону христианства, поэтому он завещал похоронить себя по-христиански.

Что касается его фильмов, то его “Жертвоприношение” я не понял. Мне показалось, что он что-то искал, но не нашёл. А “Андрей Рублёв” — это фильм, в котором он приблизился, ещё не понимая, но уже чувствуя, к очень важным христианским истинам...

Когда мы говорим об ужасах нашего времени, мы часто забываем о том, что окружало создателя “Троицы”, звенигородского “Спаса” и других икон. А окружало именно то, что показано в этом фильме. Да, жизнь бывает горькой и страшной, но “свет во тьме светит”»...

Фильм «Андрей Рублёв» заканчивается ликами, написанными самим Андреем Рублёвым. Образ «Спаса Звенигородского», которого иногда называют и «Русским Спасом», созданный великим иконописцем и вдохновлённый пригласившим его в Звенигород старцем Саввой Сторожевским, Тарковский поставит завершающим — «цветным» — кадром полностью «черно-белого» фильма «Страсти по Андрею» (это в советском кинопрокате он станет «Андреем Рублёвым»), При съёмках картины на столе Тарковского будет лежать книга о святом Франциске Ассизском — известном аскете, проповеднике бедности. И если академик Д. С. Лихачёв написал свою известную работу «Сергий Радонежский и Франциск Ассизский», пытаясь сопоставить жизнь двух подвижников, связанных с понятием «Возрождение», то Тарковский по-своему решил проследить возможные пересечения путей аскетизма западного монаха и творчества русского инока. Задача была явно неудобоваримой, и разрешение её не стоит считать чем-то сопоставимым с появлением вариантов раскрытия, скажем, теоремы Ферма.

Как бы то ни было, поиск образа духовного старца-подвижника у обители Саввы — в Сторожевском монастыре в Звенигороде — станет местом становления и прозрения героев кинорежиссёра, их родным домом, который предстанет перед зрителем в виде некоего центра как невидимого духовного Космоса, так и всей материальной Вселенной.

Церковь Солженицына

Эту быль рассказывают так.