Савва Сторожевский

Этот-то герцог Максимилиан, вступив в брак с дочерью Императора Николая Павловича, великой княжной Марией Николаевной, по желанию своего царственного тестя переселился в Россию, будучи причислен к Императорскому российскому дому. После кончины герцога Максимилиана княжество Эйхштедтское, по желанию Николая Павловича, было продано баварскому правительству, и внуки принца Евгения стали чисто русскими, будучи все уже православными. Так исполнилось вещее пророчество Св. Саввы.

Я не знаю, не помню, от кого я впервые в детстве слыхал это предание, но знаю, что и у других членов семьи нашей оно сохранилось в общих чертах именно в приведённой выше форме. Говорят, оно до настоящего времени сохранилось и в преданиях Саввино-Сторожевского монастыря.

Странным может показаться лишь то, что ни сам принц Евгений в своих письмах, ни лица его свиты в своих воспоминаниях не упоминают об этом эпизоде, о котором говорит, кажется, только один француз, барон де-Бай, в одном из своих современных сочинений.

Не нашёл я ни слова об этом и в большой переписке жены принца Евгения, принцессы Августы-Амалии, женщины в высокой степени верующей, и которая, надо думать, не преминула бы записать такой странный случай, разве что, будучи ревностной католичкой, находила неуместным вспоминать о православном святом.

Сам принц Евгений, как большинство французов времён революции и Первой Империи, едва ли был глубоко верующим человеком. Молчание его остаётся, следовательно, объяснить тем, что поверить видению ему было слишком трудно, а с другой стороны, реальность его была, вероятно, настолько велика и настолько подтвердилась виденной в монастыре иконой, что и совершенно отрицать его он не был в силах и поэтому ограничился тем, что рассказал, может быть, про этот случай только своим родственникам, детям и, может быть, лицам свиты, не желая подавать виду, что придаёт, или действительно не придавая ему особенного значения. Только сыну его, и в особенности внукам и правнукам, пришлось неоднократно вспоминать о необъяснимом видении, столь странно оправдавшемся.

ВНУТРЕННИЙ СКЛАД МОНАСТЫРСКОГО БЫТА НА РУСИ

Эта интересная и доходчивая для современного читателя публикация сделана по изданию: История Русской Церкви. Приложение. И. К. Смолич. Русское Монашество. Возникновение. Развитие. Сущность (988—1917). М.: Церковно-научный центр «Православная Энциклопедия», 1997. Автор — известный церковный историк, писатель, русский эмигрант начала XX века. Книга была написана им во время пребывания за рубежом.

По уставу, настоятель монастыря в XVI—XVII вв., как и раньше, в XIV и XV столетиях, избирался братией и утверждался епархиальным архиереем в так называемых ставропигиальных (подчинённых непосредственно Патриарху. — К. К.) монастырях, находившихся в юрисдикции патриарха, выбор настоятеля подлежал патриаршему утверждению. При выборе учитывались не только личные заслуги кандидата, строгость его жизни, образование, но и другие обстоятельства: боярское происхождение, способность к управлению имениями. Сохранилось несколько интересных документов, из которых видно, что, выбирая нового настоятеля, братия заключала с ним нечто вроде договора, или, лучше сказать, братия предъявляла ему свой «приговор», который он должен был подписать и впоследствии следовать ему. Часто настоятель был выходцем из другого монастыря. Во 2-й половине XVI и в XVII в. выборы настоятеля братией стали редкостью, обычай этот сохранился лишь в дальних или маленьких обителях. В больших и богатых, а также во всех московских монастырях настоятели назначались по указанию и по воле царя или патриарха. Такого рода вмешательство светской власти во внутреннюю жизнь монастырей случалось и раньше, во времена великого князя Василия III (1505—1533), но особенно укоренилась эта практика при царях Иване IV (1547—1584) и Алексее (1645—1676). Стоглав (глава 86) говорит об этом так: настоятель назначается митрополитом или епархиальным архиереем по прошению братии, с согласия царя. Из множества житий видно, как часто основатели монастырей назначались митрополитом, а впоследствии патриархом.