— Нет. О деньгах. Короче говоря, если у тебя есть возможность помочь, уделить хотя бы рублей пятьсот, то все остальное мы сами сделаем. Напиши письмо, отдай мне. Есть люди — они вынесут твою записку на волю. Другие люди доставят до места, вручат в руки, прямо твоим родственникам — жене, сестре, брату. Заберут у них любой груз и затянут сюда, и отдадут уже в твои руки. Все налажено, братан!
— Так и сделаем, — кивнул я. — Двести долларов для первого раза нормально?
Слава Кпсс солидно прикрыл веки.
— Идеально! Только доллары — не надо. Эту же сумму — всю в рублях, в бумажках по пятьдесят…
— Легко.
— А ты, я вижу, не очень бережливый.
— Я имел в месяц по пять тысяч долларов дохода.
— Сколько?! — вскричал, округлив глаза, Слава.
— Пять тысяч…
Цифру я занизил ровно в десять раз, чтобы не смущать наивного парня.
Вдруг голоса за занавеской, дотоле скупо булькающие, стали громче. Послышались возмущенные возгласы. Лицо Славы сделалось озабоченным.
— Ногу отдавил! — донеслось от стола. — Куда лезешь?
— Пройти дайте! — прогудела в ответ чья-то мощная глотка. — Подвинься, ну!
— А толкаться не надо!
Слава сделал движение, чтобы выйти из «купе», но в щель между занавесками уже вдвинулось мясистое лицо. Я узнал Слона — того, кто зашел в камеру вчера, сразу вслед за мной.
— Часик добрый! — недружелюбно произнес он, быстро оглядев нас двоих и все убранство берлоги; взгляд задержался на мисках с остатками пиршества. — Можно? Есть разговор…
— Заходи, — пригласил Слава, за секунду вновь превратившись из жизнерадостного юноши в переутомленного, искореженного арестанта. — У нас секретов не бывает… Что за проблема?
Крупный, сильно пахнущий организм засопел, тяжело опустился на койку и громко воскликнул:
— Поблем нет! Есть чисто непонятное…
— Просьба, — вежливо перебил Слава Кпсс, — не говори так громко. В хате сто тридцать человек, если все будем кричать — с ума сойдем, сразу…
— Без базара, — кивнул Слон, обтирая нижним краем собственной исподней майки мокрый бугристый лоб.
Жирные плечи громогласного новосела украшали замысловатые татуировки, — не тюремные, а исполненные в тату-салоне кельтские орнаменты.
— Так что за непонятное?
— Ты ведь смотрящий, я угадал? — спросил потеющий Слон.
— Можно и так сказать, — с достоинством ответил Слава Кпсс.
— Смотри, — развязно начал Слон, вновь повышая громкость. — Я вчера зашел в эту хату — и до сих пор мне негде спать. Даже присесть не могу. Поссать — и то проблема. Везде битком, толпа, черти, вши. А я — бродяга по жизни с детства! На хлеб добываю преступным путем! Из братвы, из достойных пацанов, по воле многих знаю! С кунцевскими работал плотно, и с таганскими, и с ореховскими! Теперь попал сюда — а мне тут вообще жизни нет. Конкретно говорю, подбери мне, Бога ради, местечко, хоть пару часиков поспать!
— Да, народу много, — тихо согласился Слава. — Но где спать — ты себе как-нибудь сам придумай. Я тебе место указать не могу. Место можно указать только гаду. Это ты должен знать, раз по воле с братвой общался.
— Негде! — истеричным баритоном возразил Слон. — Негде спать! Даже сесть негде! Пятнадцать часов на ногах стою, падаю уже!
Слава вздохнул.
— Сто тридцать человек нашли, где спать, и ты найди.
— В четыре смены? По шесть часов?
— Пока — так, — миролюбиво развел руками Слава. — Я же говорю, народу много. Потом, если себя проявишь, покажешь неравнодушие к Общему Ходу, и люди это оценят — условия улучшатся сами собой. Мы же не знаем, что ты за человек. На словах здесь все бродяги, крадуны. Но слова надо обосновать всей своей жизнью, согласен?
— Я не буду, — с глубокой злобой провозгласил Слон, — спать в четыре смены с чертями!
Слава посуровел и прижал к губам палец.
— Насчет «чертей» — ты поосторожней… Такими словами без нужды не кидаются. Давно сидишь?
— Четвертый день, — признался Слон, продолжая истекать жидкостью. — Трое суток КПЗ, потом сразу сюда…
— Не срок, — осторожно произнес я. Слон бросил на меня ненавидящий взгляд. Я ощутил досаду. Лучше было промолчать. В один миг, из-за одного слова я нажил себе врага. Мы зашли в камеру одновременно, но меня поместили в чистом углу, возле воздуха, и я спал до тех пор, пока не выспался, — а он, соратник кунцевских и таганских бандитов, все это время провел в грязной чесоточной толпе, стоя на ногах; я пообедал жареным мясом, а он даже, может быть, и чая не попил.
— Не срок, — согласился Слава Кпсс. — Тебя как, я забыл, звать?
— Слон!
— Слон, — задумчиво выговорил Слава и с большим вниманием оглядел струйки пота, бегущие по вискам и шее возмущенного бродяги. — А имя есть?
— Дима!
— В общем, Дима, я, как мне кажется, ответил на твой вопрос. Здесь тебе не гостиница, а тюрьма. Каждый зашедший — определяется самостоятельно. Сам находит друзей, сам ищет, где ему отдыхать и что кушать. За что сидишь?
— За наркотики.
Слава оживился.
— Понятно. А сюда, на Централ, сможешь кайф затянуть? Отпиши письмо близким, и мы все сами сделаем.
Есть люди на воле — они отнесут, заберут, прямо тебе в руки притащат…
Слон вздохнул.
— Это трудно. Весь мой запас теперь у следака в сейфе лежит…