Сажайте, и вырастет

Я достал сигареты и закурил, но вокруг тут же раздался десяток тихих, полных надежды голосов:

— Покурим?..

Пришлось раздать всю пачку. Меня тут же пропустили без очереди. Озадаченный, я зашел за штору, поспешно излил в сортирную дыру накопившуюся жидкость, затем встал к умывальнику, обжег лицо холодной водой, выполоскал зубы.

Интересно, а что теперь? Чем я буду заниматься весь день — до того момента, когда опять смогу лечь, закрыть глаза и спрятаться от кошмара?

На обратном пути от умывальника мне преградил путь улыбчивый атлет, находившийся вчера возле Славы Кпсс. Запястья улыбчивого были изуродованы синяками и шрамами. Он представился:

— Я Джонни. Дорожник.

— Ага, — ответил я.

— Иди сюда. Расталкивая толпу — иногда бесцеремонно, иногда с вежливым восклицанием, — Джонни очень ловко обогнал меня, откинул занавеску и жестом пригласил за собой. Я нагнулся и влез. Внутри берлоги царили порядок и уют. Горела лампа под самодельным проволочным абажуром. На аккуратно застеленной койке сидел, по-турецки сложив ноги, Слава Кпсс.

Джонни запросто устроился рядом. Кивнув на меня, он сказал:

— Стесняется.

— Это ничего. Это ненадолго. Белесый, словно подземный гриб, тюремный сиделец подмигнул мне с ярким живым озорством.

— Ты как раз к обеду, — пригласил он. Вдруг мой нос уловил сильный аромат жареного.

Я задрожал.

Горячего мяса я не ел ровно столько же времени, сколько пребывал за решеткой. Восемь месяцев. С августа 1996-го по апрель 1997-го.

— Сколько я проспал?

— Какая разница? — философски ответил Джонни, опять раздвинув полные губы в улыбке.

— И все-таки?

— Ты зашел вчера после обеда. Проснулся — сегодня, тоже после обеда. Получается где-то двадцать часов.

Мне стало стыдно.

— Щетку, мыло, бритву — завяжи в отдельный пакет и здесь повесь, — простым голосом посоветовал Джонни. — В бауле их не держи. Это неудобно.

— И вообще, расслабься, — призвал меня Слава Кпсс. — Ты — среди своих. Давай, колбасу кушай…

Я вспомнил Толстяка, человека из прошлого, и засмеялся.

— Вот! — улыбнулся Слава. — Больше жизни, братан! Успокойся! Ты — в тюрьме! В Общей Хате! Все плохое, что могло с тобой произойти, уже произошло! Давай! С Богом!

Колбаса, жареная с луком, на сливочном масле, показалась мне изысканнейшим яством из всех известных в подлунном мире. Я проглотил три обжигающих куска, почти не жуя, заел хлебом и майонезом — и ощутил прилив сил.

Мы торопливо отобедали, отправляя в быстрые, наполненный слюной рты кусочки горячей, соленой колбасы, поспешно жуя, смакуя, глотая, всасывая соки, осаживая хлебушком; догнались крепким чаем с карамельной конфетой, потом закурили.

— А теперь, — произнес Слава заплетающимся языком, — можно и о серьезном поговорить. Не возражаешь?

Я пожал плечами.

Джонни спрыгнул с койки и вышел в проход, аккуратно задвинув за собой самодельную занавеску. Через миг потолок нашего купе поколебался — улыбчивый паренек устроился спать, — там же, где полчаса назад проснулся я. Тем временем Слава Кпсс зажег новую сигарету и вздохнул.

— Я много говорить не люблю. И не умею. Да это сейчас и не нужно. Ты сам все понимаешь. И видишь. Тюрьма. Теснота. Люди умирают. Менингит, желтуха, «тубик» — повсюду. Сто тридцать семь нас!.. Из них сто двадцать — нищие доходяги, наркоманы, бомжи, черти всякие, уроды, дебилы есть — сейчас их трое — в общем, контингент самый левый. Копейки ржавой нет. С ума сходим. Спрошу прямо: чем сможешь помочь?

— Деньгами, — твердо сказал я.

— Отлично, — кивнул мой собеседник. — Адвокат у тебя есть?

— Нет.

Слава крепко удивился.

— Как же ты без адвоката?

— На настоящего — денег нет, а бесплатный — мне не нужен.

— А говоришь, деньги есть…

— На адвоката — нет. Но в семье — кое-что осталось. Я решил так: пусть лучше деньги будут в кармане у жены, чем в кармане у адвоката…

— Благородно! — оценил Слава. — Сам понимаешь, я прошу не для себя. Лично у меня — всего в достатке. Я четыре года сижу — я все наладил. Чай с сахаром, сигареты с фильтром и так далее. Я прошу — для Общего!

Всякой копейке будем рады, братан! Видел, что за публика сидит? Один из десяти раз в три месяца принесет пятьдесят рублей — вот и вся наличность… Как с такими людьми наладить Общий Ход?

— Эти вещи, — степенно вставил я, — мне объяснять не надо. Ты так говоришь, как будто я вчера заехал…

Слава Кпсс улыбнулся.

— А когда же ты заехал?

— Я сижу девятый месяц!

— Ты сидел — в «Лефортово», — снисходительно растолковал бледнолицый смотрящий. — Там нет Общего Хода. Разве это тюрьма? Реальная тюрьма — вот она! — Слава обвел рукой пространство берлоги, затянутое со всех сторон туго натянутой тканью. — Тут арестанты смогут выжить, только если организуют взаимопомощь. Если каждый будет сам за себя — менты всех раздавят. Будем ходить строем. И хором кричать: «Доброе утро, гражданин начальник!». Как будто мы не в «Матросской Тишине», а на острове Огненный. Слыхал про такой?

— Естественно.

— И хорошо, — вдруг Слава нахмурился. — Я о чем, вообще, говорил?

— Об Общем Ходе.