Сажайте, и вырастет

— Ага, — без выражения сказал Слава. — Что же, ладно… Может, деньги? Помоги хоть парой рублей.

Слон невесело ухмыльнулся и дернул подбородком — круглым, бесформенным, как картофелина.

— Откуда деньги у бродяжного?

Слава помолчал.

Слон опустил свои покрытые узорами руки на колени, сгорбился, и теперь влага свободно капала с его лица на пол.

— Что же, Дима, — подытожил Слава, доставая из-под подушки огромную общую тетрадь и несколько авторучек. — Сейчас, извини, разговор прервем. Времени на беседы нет. Не грусти. Поставь себя нормально, реально, по-пацански — и у тебя все будет. Жить везде можно, и здесь, в Общей Хате, тоже…

— Ладно, — с неопределенной интонацией ответил Слон, рывком откинул занавеску и покинул берлогу смотрящего.

— Дай пройду! — снова грубо потребовал он у тех, кто находился рядом.

— Наркоман, — негромко подытожил Слава. — Причем реальный. И к тому же — бык конченый. Сейчас его кумарит. Ломка. К вечеру опять прибежит, вот увидишь…

— Мне тоже пора, — вежливо произнес я. — Не буду тебе мешать.

— Сиди, — остановил меня мой новый друг. — Куда ты пойдешь? Сейчас чаю попьем, потом еще чем-нибудь займемся. В нарды играешь?

— Нет.

— Тогда — вот, держи, — Слава снова запустил сухую ладонь под подушку, достал маленький кассетный плейер. — Музыку любишь?

— Конечно.

— Отдыхай, — благодушно посоветовал Слава Кпсс. — Не переживай. Слушай музыку.

— Благодарю…

Идти в самом деле мне было некуда. За шторой, вне пределов маленького, душноватого, но довольно комфортабельного обиталища Славы, меня ожидала спрессованная человеческая масса, — желтые, серые, отечные лица, пораженные язвами тела, неизвестные мне обычаи и порядки.

Разглядывая из-за занавески шевелящийся муравейник, я с грустным юмором вспомнил о том, как еще вчера, в «Лефортово» строил планы победы над тюрьмой. Та тюрьма оказалась санаторием. Настоящая же — поглотила меня только сейчас. Я сражался с ветряными мельницами. А тюрьма ждала, пока не наступит ее время.

Здесь, в общей камере, невозможно было даже читать книги, потому что книги отсутствовали, и даже если бы мне их прислали с воли, то где бы я стал их хранить? Тут шла мучительная война за каждый кубический дециметр пространства! Тут люди тратили гигантские усилия, чтобы проковырять в потолке углубление, вставить в него крючок, изготовленный из зубной щетки, и подвесить на этот крючок свое барахлишко. До книг ли здесь, горько размышлял я, нацепив наушники и проникаясь хриплым надрывом какого-то неизвестного мне уголовного шансонье. Книги? Упражнения? Тренировки? Заботы о чистоте сознания? Ты будешь этим заниматься? Здесь? Разве в этом заключается твоя свобода? Значит, люди будут заживо гнить вокруг, доходить от голода и болезней, а ты тем временем станешь качать бицепсы, медитировать и почитывать учебнички? Кем же ты тогда станешь?

После четвертой подряд кассеты я понял, что наступил вечер. За несколько часов я только однажды выбрался из своей щели, чтобы посетить туалет, а затем опять поспешно спасся в купе Славы.

Рядом, под самой стеной, у решеток, проходило лихорадочное действо с участием двоих молодых людей. Ловко, со знанием дела, они манипулировали несколькими крепкими, разлохматившимися веревками, уходящими за окна. Веревки вдруг исчезали, извиваясь, в щелях меж решеток, затем туго натягивались, раздавался стук в стены и трубы отопления, и полуголые, суетящиеся арестанты затягивали с обратной стороны увязанные особыми узлами пачки записок, завернутые в бумагу и полиэтилен посылки. Дорога, догадался я. Тюремная почта.

После ужина Слава уединился в углу, превращенном в часовню, и около часа молился, опустив голову и плечи. Затем вернулся на свое место, вытащил из-под койки картонную коробку с лекарствами и долго копался в ней, перебирая разноцветные упаковки, пузырьки и тюбики с мазями. Высунув голову в проход, он попросил ближестоящих:

— Позовите Слона. Того, шумного… Который вчера заехал.

Татуированный кельт появился сразу — как будто ждал.

— Присядь, — сказал Слава. — Тебе, я вижу, лихо.

— Есть такое, — с чувством признался мой новый враг.

Вид его напоминал о наказании, насылаемом природой на всякого любителя искусственных наслаждений. Острейшая вонь отходила волнами от плеч, груди и шеи.

Глаза смотрели дико. Волосы торчали. Скулы жалко бегали. Насквозь сырая майка прилипла к телу. Несчастный потребитель яда то и дело яростно скреб себя ногтями по бокам и животу.

— Кумарит, — поморщился он. — Конкретно!

— Держи. — Слава деликатно взял трясущуюся ладонь бродяги и вложил в нее несколько таблеток. — Выпьешь все сразу. На два-три часа хватит… Потом что-нибудь придумаем…

— От души, — благодарно буркнул Слон, моргнув слезящимися глазами. — От души, братан! От души!

— Арестанты не оставляют друг друга в беде.

— От души, Слава, — повторил растроганно Слон и выскочил прочь.

Слава опять, в который уже раз, сбросил маску измождения и улыбнулся мне с озорством.

— Вот так мы делаем из наших врагов наших друзей, понял?

— Понял.

Мне осталось ждать еще четыре часа до момента, когда Джонни освободит для меня свой узкий матрас.