Сажайте, и вырастет

— Привыкнешь. Кстати, тапочки сними. На Дороге стой в носках. Так удобнее прыгать. Вообще, сейчас, днем, почты, считай, нет. Ночью — пойдет валом. На Централе десять тысяч арестантов, и все хотят общаться. Ночью — вилы. Не успеваешь сигарету выкурить. Поэтому смены меняются: эту неделю мы с тобой в день, а Гиви Сухумский и Коля Напильник в ночь. Следующую неделю — наоборот. О, цинкуют! Тяни бокового! Нет, я сам потяну, а то у тебя опять застрянет. У тебя застревает, потому что ты неправильно тянешь. Я же говорю — быстро и плавно. Там, за стеной, водосточная труба есть, и груз всегда задевает за нее…

— А это что за адрес?

— Ага, — ответил Джонни, изучив очередную записку. — Это на другой корпус. Гони наверх, на «БД».

— Куда?

— На Большую Дорогу. Видел — между корпусами канат натянут? Это и есть «БД». Там — пацаны круче нас с тобой в десять раз. В смене по пять-семь человек. «Конь» — сто метров…

— А почему…

— Тихо! — вдруг оборвал меня мой напарник. — Слышишь?

Джонни одним прыжком взлетел на двухметровую высоту и приблизил ухо к решетке. Замер. Обернулся и оглушительно гаркнул:

— Тихо в хате!!! Телевизор выключите!!!

Вязкий гомон сотни арестантских глоток мгновенно прекратился. Установилась напряженная тишина. Только теперь я различил далекий хриплый вопль:

— …Мент под решкой!..

— Быстрее! — Джонни слетел вниз. — Натягивай «коней»! Всех! Привязывай к батареям! Иначе оборвут! Туже натягивай! Цинкуй соседям! Быстро, братан, быстро!

— …Мент под решкой!.. — снова донеслось до нас, но мы уже остановили все движение и надежно натянули свои веревки — теперь они были плотно прижаты снаружи к стенам здания.

— Иногда им делать нечего, — отдышавшись, сказал Джонни, — они и ходят вдоль стены. У каждого — тросик, на конце — крюк. Закинет, зацепит «коня», сорвет груз — и куму несет, падла. Поэтому, Андрюха, запомни: надо полянупробивать. Взял зеркальце, запрыгнул наверх, просунул руку — и смотришь, нет ли под стеной вертухая. Хороший дорожник перед тем как груз гнать, каждый раз поляну сечет! А когда Общее идет — это всегда ночью бывает, — можно и газетку поджечь, вниз сбросить, чтоб видно было…

— Сложная наука, — откровенно признался я.

— Ничего сложного. Не ленись, головой думай, относись серьезно — и быстро все освоишь. Самое плохое — когда у соседей на Трассе встанет какой-нибудь дурак. Как сейчас. Думаешь, почему у нас грузы застревают? Потому что он узел неправильно вяжет! Узел надо делать плоским, и сам груз не поперек «коня» вязать, а вдоль — тогда он проскочит сразу… Давай-ка им черканем, пока кипеж и Трасса заморожена… Сам и отпишешь. Бери ручку, бумагу…

— А что писать? Джонни улыбнулся.

— Продиктовать? Пиши: «Час в радость, бродяги! Мира и благополучия вашему дому и всему Общему Ходу». Общий Ход — с большой буквы. Написал?

— Да.

— Дальше: «Кто-то из ваших сегодня всю смену вяжет грузы неправильно. Они застревают в решке. Просим исправить положение. С арестантским теплом — Дорога хаты один-один-семь». Дорога — с большой буквы. Это все. А, забыл! Внизу добавь: «Бродяги! По возможности загоните пачуху хороших сигарет, а то сидим на голяке».

— Написал.

— Сворачивай, запаивай.

— Полиэтилен кончился.

— И что?

— Где взять?

Джонни тяжело вздохнул.

— Андрюха, ты с Луны свалился? В хате — сто тридцать пять человек! Иди, забери у любого. Кто получает передачи — у тех всегда есть целлофановые пакеты. Забери смело!

Занавеска ближайшего «купе» откинулась, и я увидел помятое лицо Славы Кпсс. Наш смотрящий имел свое представление о времени. Обычно двадцатитрехлетний авторитет бодрствовал по двое-трое суток напролет. Не замечая смены дня и ночи, он сочинял десятки маляв многочисленным друзьям и приятелям, отправлял и получал десятки грузов, обстоятельно беседовал с вновь зашедшими, играл в карты, нарды, шахматы и шашки, улаживал неизбежные конфликты меж сокамерниками, молился, смотрел телевизор — и все это на протяжении пятидесяти или семидесяти часов. Затем он съедал несколько таблеток димедрола и беспробудно спал еще пятьдесят часов. Его день и ночь растягивались на целую календарную неделю.

— Джонни, что у вас? — спросил он, хмурый и заспанный.

— Все нормально, — ответил Джонни. — Аферист Трассу осваивает.

— Нет пакетов? — осведомился Слава, услышавший, очевидно, последний диалог.

— Найдем, — заверил Джонни.

— Андрюха, — наставительно произнес Слава. — Ты — дорожник, понял? Иди в хату и бери все, что нужно! Лишь бы Дорога работала, как часы. Целлофан, спички, бумагу — все. Только не быкуй, делай культурно. И попутно выпиши этим жлобам, что каждый достойный арестант сам, без просьбы и напоминания, уделяет на Дорогу все необходимое!

Последние слова прозвучали громко. Звуки взлетели к потолку, запрыгали меж стен. Сто тридцать пять — кроме тех, кто спал, — тревожно притихли.

Слава вышел в проход, растер пятерней лицо, взял свое полотенце и побрел — через всю камеру — к умывальнику. Перед ним расступались. Люди поопытнее и поумнее дергали за руки и плечи тех, кто зазевался. Взгляд смотрящего — мутный, недобрый — скользил по лицам.