Сажайте, и вырастет

Министр — глава преступной группы — на процессе держался бодро. Он не скрывал уверенности в том, что его оправдают. В решающий момент защита высокого чиновника представила на рассмотрение суда множество новых документов и потребовала вызова в суд целой группы новых свидетелей. Старые волки адвокатуры настаивали, что похищенные деньги если и были переведены на заграничные банковские счета, то впоследстви вернулись государству в виде тех или иных товаров: медикаментов, одежды, продуктов питания и т. д., каковые медикаменты и продукты исчезли со складов и из хранилищ уже никак не по вине министра. Вот накладные с печатями и подписями — благоволите, Ваша Честь…

Это был хороший ход. Полусонный судья забеспокоился. И намекнул, что отправит ДЕЛО в связи с вновь открывшимися обстоятельствами на доследование.

Подсудимые приуныли. Им грозила катастрофа. Доследование! Еще несколько месяцев допросов и экспертиз, новая «двести первая» — и второй процесс, все с самого начала, с другим составом суда! Опять камеры, автозеки, «сборки» и «конвоирки»! Еще год, а то и полтора, мытарств!

Министр сделался задумчив. В итоге новые бумаги так и не были приобщены к ДЕЛУ — и в марте процесс покатился к своему финалу.

4

Нанятый моей женой адвокат Александр Каплан действовал точно и радикально. Своей мишенью он избрал не двадцативосьмилетнего судью, а государственного обвинителя. На слушаниях адвокат откровенно зевал. Зато, когда очередное заседание заканчивалось и участники процесса гурьбой бежали курить, мой защитник активно действовал. Он брал прокурора под локоть, отводил в сторонку, просил у него сигарету и начинал убеждать.

Ничто так не сближает взрослых мужчин, как совместное употребление ядов. В начале весны прокурор, отведенный в сторонку в очередной раз, признался адвокату: да, парнишка ни при чем, это ясно как день, тут не о чем говорить.

Безусловно, прокурор тоже проявил хитрость. Перекуривать с адвокатами министра или с адвокатами аптекаря он посчитал рискованным делом. Он перекуривал исключительно с защитником самого безобидного из членов подсудимой банды.

То, что я — самый безобидный и мне дадут меньше всех, выяснилось как-то само собой. Судья проявил ко мне минимум интереса. Двое народных заседателей, поворачиваясь ко мне, участливо смеживали веки. Министр бодро подмигивал. Чем ближе был финал, тем чаще билось сердце. А вдруг отпустят?

Тогда же я переправил на волю, своей жене, письмо. Попытался психологически подготовить ее к новым испытаниям. Ожидай пять лет, написал я. Отсижено почти три — осталось немного. Я получу срок и поеду в лагерь. Там — легче, там воздух, деревья. Я оживу, окрепну. И вернусь. Обязательно вернусь. Откуда угодно — из тюрьмы, из лагеря, из зоны, из пасти дьявола, — но я вернусь к тебе, моя любимая.

Наверное, в этой записке больше нуждался сам я, чем супруга. Уж она-то, без сомнения, давно себя подготовила к худшему. Такова защитная реакция человеческой психики.

В апреле выступил прокурор. Для министра он потребовал шесть лет, для фармацевта — пять. Меня — предложил освободить. По мнению обвинителя, к хищению бюджетных денег я не имел никакого отношения. Такой поворот событий означал, что меня, да, осудят — но только за неуплату налогов. Ведь я все-таки создавал фирмы-однодневки и осуществлял незаконные сделки. Мои правонарушения — остались за мной.

И справедливое наказание воспоследовало.

В самых последних числах апреля, стоя, стискивая пальцами железные прутья, я получил свой срок. Три года лишения свободы. Тут же судья применил какую-то мелкую амнистию и освободил меня из-под стражи прямо в зале суда.

Всего я просидел два года, восемь месяцев и тринадцать дней. Из них двести сорок суток — в следственной тюрьме «Лефортово» и еще два года — в изоляторе «Матросская Тишина». Они отпустили меня 28 апреля 1999 года.

Глава 39

1

Решетка — мощная, тяжелая, с часто расположенными толстыми прутьями; между ними — обвязка из стальной полосы. Крепкая, немного аляповатая конструкция. Не такая массивная, как в Лефортовском замке, и не такая грубая, как в тюрьме «Матросская Тишина» — и все же самая настоящая решетка. Устройство, мешающее забраться. Или выбраться. Что, в целом, одно и то же.

Сначала я должен ее изготовить. Снять размеры с оконного проема. Затем защитить глаза специальной прозрачной маской и нарезать металл. Расположить все детали на сварочном столе. Тщательно промерить рулеткой. Сменить маску на вторую — с темным стеклом.

Накрепко приварить. Отбить молотком окалину со свежих швов. Торчащие кое-где заусенцы — согнать электрической ножовкой. Наконец, подозвать своих подсобников — Ахмеда, Саида, Керима — поставить с их помощью изделие вертикально, прислонить к стене здания и покрасить.

Пока краска сохнет, я, не теряя времени, хватаю приставную алюминиевую лестницу и перфоратор «Маки-та», обматываю плечо несколькими витками силового кабеля и карабкаюсь на окно.