Сажайте, и вырастет

Я не расстроился. Мои папа и мама выбрали для жительства особенный город. Построенный сразу после революции по прямому приказу высших вождей, он имел на сто тысяч жителей — три полноценных стадиона, два плавательных бассейна и десяток отдельно стоящих спортивных залов. А еще — два огромных завода, где производили весьма хитрую продукцию; о ней не говорили вслух даже у пивных ларьков. Очевидно, партия и правительство решили снизить общий уровень болтливости горожан именно с помощью усиленно насаждаемой физической культуры. Процветали секции бокса, борьбы, футбола и хоккея, волейбола и баскетбола, атлетики — как легкой, так и тяжелой, и плавания — как обычного, так и синхронного.

Я выбрал свой вид спорта без труда. Велогонки! Что может быть прекраснее, чем упоительный полет вдоль асфальтовой ленты, на сверкающей гоночной машинке, в яркой майке с нашитыми сзади карманчиками, куда можно воткнуть бутылку воды и запасную камеру для колеса?

Кто бы мог подумать, что страсть к поездкам на двухколесном друге обернется изнурительными, сквозь ветер и снег, десятикилометровыми кроссами. Однако я не привык сдаваться без боя. Совсем как тот пухлощекий пионер из заставки к киножурналу «Хочу Все Знать».

Извилистый, с виражами и частой сменой ног, путь через город закончился поворотом на огибавшее окраину шоссе. Предстояло пробежать еще три километра по твердому, удобному асфальту, затем свернуть на проселок, ведущий в дачное хозяйство, лесом продвинуться еще на километр, затем развернуться, подождать отставших — и пройти дистанцию в обратном направлении.

О том, что ожидало меня впереди, я не думал. Иначе — лучше сразу остановиться, вернуться в раздевалку, забрать вещи — и к чертям отчислиться из секции. Покинуть славные ряды олимпийских резервистов. Зачем думать? Надо просто бежать. Совершать ритмичные вдохи и выдохи, работать телом, переставлять ноги. Нехитрая наука.

На асфальте девушка-мастер и двое старших с удовольствием прибавили, но новички держались стойко; никто не выбыл из пелетона. Под бодрые гудки проезжающих мимо редких грузовиков пешие велосипедисты мчались горячими живыми ядрами. В чернильной темноте — а где и когда в этой стране освещались окраины провинциальных городов? — мелькали только светлые подошвы бегущих.

Тут основная группа утомилась. Старшие, вкупе с девушкой-мастером, стали уходить вперед. Девушка сбавила скорость и закричала себе за спину звонким учительским голосом:

— Активнее, активнее работаем!

И — ускорилась, эстетически безупречно двигая круглой попой настоящей олимпийской резервистки.

Молча прокляв все и вся, я поднажал. Лишь бы хватило дыхания. Лишь бы не захрипеть тут же, посреди промерзшей дороги, на первой, самой тяжелой, трети дистанции. Астма — болезнь нервов. Стоит перестать верить в свои силы — и она снова победит меня. Она победит, если я ее испугаюсь.

Когда пот залил глаза, а легкие заработали на пределе, раздуваясь до отказа, жадно всасывая порции колючего воздуха, я стал привычно мечтать о том, как хорошо было бы сейчас взять и остановиться. В спорте это великодушно называется «сойти с дистанции». В отчете о всяком спортивном состязании после фамилии занявшего последнее место неудачника бесстрастно пишут: «такой-то и такой-то — сошли с дистанции».

Сошел с дистанции — нормально, бывает; это значит, что ты такой же атлет, как и все, не хуже других, просто сегодня взял и сошел. Не страшно. Победишь в следующий раз.

Но всякий олимпийский резервист, даже мальчишка, тренирующийся без году неделя, знает: ничего не следует откладывать на следующий раз. Тем более победу.

…Можно, мечтал я дальше, упираясь взглядом в мерно колеблющиеся лопатки бегущего впереди приятеля, применить хитрость: сделать вид, что оступился, споткнулся; картинно упасть; безнадежно отстать ото всех, перевести дух — и легкой трусцой вернуться назад, на стадион, а потом продемонстрировать тренеру синяки и царапины на разбитых коленях. То один, то другой малец из нашей компании периодически проделывали подобный фокус, если становилось совсем невмоготу. Но тренер не жаловал ловкачей, а старшие смотрели на таких с пренебрежительными усмешками.

В тринадцать лет усмешки друзей ощущаются чрезвычайно болезненно. И я бежал дальше. Я выдержал уже тридцать тренировок. Тридцать раз стартовал и финишировал. Не первым — но и не последним! Десятикилометровый кросс уже не казался мне кошмаром, как в первый месяц. Я научился правильно дышать и распределять силы. Я решил, что сойду с дистанции в другой раз. Не сегодня.

Поперек дороги — пробитого через лес бульдозерами зимника — торчал красно-белый шлагбаум. Дальше, в черной мгле, маячили деревянные срубы загородных домов. Здесь группа спортсменов взяла краткую паузу. Девушка-мастер перестала бежать, но не перестала двигаться. Она притоптывала, размахивала руками, приседала, шумно вдыхала и выдыхала. Все, кто удержался за лидером, повторяли ее движения.

Дождались отставших.