Сажайте, и вырастет

— Ты мальчик еще! — покачал головой Толстяк. — Мальчик, понимаешь? А мне скоро пятьдесят. Сейчас у меня есть деньги, дома, бизнес, все на свете. Причем — заметь — в сорок лет я еще ничего не имел. Ни домов, ни бизнеса, ни денег, ни перспектив. Так что не спеши, не горячись, не лезь рогами вперед. И ни в коем случае после тюрьмы не берись за старое. Брось, забудь, стартуй по новой. У тебя все впереди. Отсидишь свое, выйдешь, займешься нормальным делом, заработаешь деньги, детей будешь растить, жить, дышать полной грудью будешь. Зачем тебе весь этот шпионский бред? «В бега»? «Почерк менять»?

— Что ты к нему пристал? — перебил Фрол. — Может, человек наворовал столько, что у него пол-Москвы врагов. Ага. Пусть занимается, если ему надо.

Толстый умолк. Фрол повернулся ко мне.

— И что, Андрюха, получается у тебя твоя затея?

— Нет, — я с сожалением покачал головой. — Позавчера, на девятый день, я попробовал вернуться к обычной манере письма — никаких изменений.

— Не все так просто! — ухмыльнулся Фрол. — Природу не обманешь!

— Я попробую.

— Пробуй, — скептически разрешил урка. — Только я тебе вот что скажу. Был однажды такой интересный малый: Ленин Владимир Ильич. Может, слышал? После революции — когда у него уже была вся власть, когда жизнь кое-как наладилась — он заболел и стал умирать. Много народу тогда сбежало с деньгами. Все попрятались — кто в Европе, кто в Бразилии. Те, кто при Ленине стоял у власти, кто буржуев расстреливал и их бриллианты себе на карман поставил. Деньги, камешки, валюту — по швейцарским банкам рассовали. Пластические операции и так далее… Почерк тоже сменили. Ага. Короче говоря — все меры приняли. Потом Ленин умер. Пришел Сталин… — Фрол сделал театральную паузу. — И он — отыскал всех. Всех! В Европе, в Бразилии, везде достал. Всех нашел — и под пытки приказал. Мучить, резать. Все деньги — вернул. На них и устроил подъем хозяйства, стройки, полеты Чкалова и все такое прочее…

— Ладно, Фрол, — встрял Толстяк, — не дури парню голову. Ты был прав, нечего его дергать, если он серьезно настроен. Извини, брат, не будем тебе мешать. Мы просто с ума здесь потихоньку сходим. Делать-то нечего. Телевизора — и того нет…

Глава 16

1

За тринадцать лет и шесть месяцев до ареста я сидел на скамье в раздевалке стадиона «Металлург» и зашнуровывал свои кеды.

Процесс требовал тщательности. Плохо завязанный узел мог подвести в самый решающий момент. В разгар тренировки. Тогда пришлось бы остановиться, потратить многие секунды, сбить дыхание и безнадежно отстать от группы. А отставать я не желал.

Ни один из нас, двадцати мальчишек, не желал отставать от остальных.

Почти четыре месяца я посещал секцию велосипедного спорта. Дважды в неделю.

Сами велосипеды, десяток, находились здесь же. Для экономии места — висели прямо на стене. Но зимой на велосипедах не ездят. Даже спортсмены-мастера. Зимой велосипедист — особенно начинающий — по преимуществу бегает. Восемь, лучше — десять километров, за одну тренировку. В холод, в метель, по снегу. А до педалей дело дойдет только ближе к апрелю или даже в мае. Когда подсохнут дороги.

Все новички нашей секции, и я в их числе, считали себя заядлыми велосипедистами. Все имели крутые двухколесные аппараты с обтянутыми кроличьим мехом седлами и светоотражающими значками — «катафотами» в спицах.

Но эти висящие над нашими головами хромированные спортивные машины — с тонкими колесами, легкими рамами, фигурно изогнутыми рулями — отличались от пацанских «лисапедов», как отличаются настоящие беговые кроссовки от резиновых кед, как отличается американский боевик от индийского; как отличается настоящий предмет от его суррогата.

В свои одиннадцать, двенадцать, тринадцать лет мы уже умели отличать одно от другого. Даром что выросли в стране, где само понятие суррогата возводилось в ранг государственной идеи.

Правда, именно в этом, восемьдесят втором, году что-то важное произошло и с государством, и с его идеями. Вдруг преставился бессменный, практически вечный Генеральный секретарь Коммунистической партии Леонид Ильич Брежнев. Тревога повисла над одной шестой частью суши. Лица наших пап и мам выразили озабоченность. Пошли телефонные звонки столичным друзьям, кухонные разговоры, намеки. Наиболее здравомыслящие взрослые сходились в одном: войны все же не будет. Коммунистическая партия крепка, как алмазы на шапке Мономаха, как гранит Мавзолея, как стартовая площадка космодрома «Байконур». Она не допустит разрушения системы. Все под контролем.

2

Сегодня наш тренер отсутствовал, за болезнью. Занятие проводил второй по важности человек: маленькая крепкая девушка с серыми глазами. Мастер спорта СССР по шоссейным велогонкам.

— Так, — сказала она, обводя строгим взглядом разномастную банду воспитанников спортшколы, от юнцов в заштопанных кофтах до нескольких юношей в приличных тренировочных брюках. — Старшие — на тренажеры! Основная группа — бежит! Со мной!

Вздох ужаса пронесся меж стриженых голов.