Сажайте, и вырастет

Фрол и я решили не садиться за еду без нашего приятеля. Он явился прямо к накрытому столу, во всем его великолепии: мутный макаронный супчик плескался на дне сизых алюминиевых мисок, а меж ними на кусках мятой газеты покоились специи и закуски — крупная соль, несколько колец лука, чеснок, пайка хлеба. Отдельно, с угла, размещались деликатесы — сыр и пара огурцов.

Магнат вернулся злым. Смачно и оглушительно, в точности как Фрол, он прохаркался в умывальник, сел и молча схватил ложку.

— Был адвокат, — сообщил он. — Новости принес. От жены.

Посмотрев в свою миску, он раздраженно отодвинул ее от себя и зажмурился, словно бы намереваясь заплакать.

— Деньги мои кончились, — сказал он. — В доме больше ни копейки.

— Это неприятность, — тихо вздохнул Фрол.

— Неприятность? — Толстяк побагровел. — У меня четыре дома! Не скажу где, но они есть! Двухэтажные кирпичные коттеджи, под шифером! Она должна была взять и продать любой, и денег хватило бы на сто лет!

— Супруга?

— Да! Об этом мы с ней много раз говорили! А теперь пишет, что продавать ничего не хочет, потому что никто не дает ей нормальной цены!

Магнат едва не всхлипывал. Я и Фрол сочувственно молчали, не притрагиваясь к еде.

— У меня четыре дома, все — с гаражами и участками, а я сижу без куска хлеба!

— Слушай, — спросил я, — а ты строил особняки?

— Последнее время — только их и строил.

— За что же ты сидишь? Толстый прокашлялся.

— Я сижу, — нехотя сообщил он, — за то, что построил особняк одному очень большому человеку.

— Где же тут преступление?

— Оно в том, что деньги, которыми мне заплатили, оказались украдены.

— А при чем здесь ты?

— При том, что материалы, из которых я строил, тоже были украдены.

— Тогда посадить должны были вас обоих. И тебя, и большого человека.

— Нет, — магнат с горечью покачал головой. — Этот человек оказался настолько большой, что если его посадить, то тогда сажать маленьких людей станет вообще незачем. Так мне объяснили, сразу.

Фрол улыбнулся.

— А я-то думал, что большой человек — это ты.

— Нет, — сокрушенно признался магнат, — я не большой. Я просто толстый.

— Зачем же ты рисковал? Строил дом из ворованного?

— Не всякое воровство — преступление, — убежденно провозгласил Толстяк. — Сколько ни укради у государства — своего все равно не вернешь. Я ничего ни у кого не украл. Я забирал то, что мне положено!

— Ладно, — сурово махнул рукой Фрол, — украл или не украл — это нас не касается. В камере этого не рассказывают. Правильно, Брумель?

Я с достоинством цыкнул зубом.

— Лучше расскажи нам, — попросил Фрол, — как ты растолстел.

— Толстеть и воровать — это один и тот же процесс, — печально ответил строительный начальник. — Во всяком случае, для меня. Хотя я, вообще-то, толстый с детства. Это, кстати, мне не мешало. Если в школе кто-то пытался пошутить надо мной — я сразу бил в ухо. Потом — стройбат. Там то же самое. Но интереснее: я в ухо, мне в ответ, и так два года… Отслужил срочную — и на стройку. Вырос с рабочего до бригадира. Заочно окончил институт. Вступил в партию — передвинули в прорабы. Через пять лет — начальник участка, через семь — замначальника управления. Потом начальник…

Воспоминания явно отвлекли магната от раздумий насчет жадной супруги, и он взялся за еду. Мы последовали его примеру.

— А как стал начальником — так и растолстел! — предположил Фрол, почесав ключицу, отчего вытатуированная там воровская восьмиконечная звезда пошевелилась, как звезда морская.

— Отнюдь, братан, — ответил Толстый. — Не сразу. Если честно, я вообще тогда не имел подкожного слоя. Ни физически, ни финансово. Вкалывал много, ел мало, почти не спал, особенно летом, когда сезон, когда люди на объекте — в три смены… У нас в стране тогда строили от севера до юга. И не гнилые магазины с бумажными крышами, как сейчас, а заводы. В общем, проходит год, второй, я — целый начальник СМУ, машина с водителем, галстук, партбилет, зарплата немалая, но при всем этом — бегаю, как мальчик, между высокими кабинетами или по котлованам, грязь дикая, мороз, дождь, холод, жара, ответственность — стройка, одним словом. Стал уставать, зубы сгнили, почки посадил, печень, естественно, тоже…

Я и Фрол, жующие горький лук и влажный сыр, согласно кивнули. В таком деле, само собой, без водки никак нельзя.

— И вот под конец года обещают мне премию и путевку в Сочи. А кроме того, с распродажи, — Толстяк уже почти успокоился, активно действовал ложкой, забрасывал в рот хлеб и куски помидоров, — достался мне дефицитный костюм, польского пошива, и ботинки, английские…

— «Ллойд»? — предположил я. — «Черч»?