Сажайте, и вырастет

— Ага! — выкрикнул я, торжествуя. — А вы что думали? Вы решили, что придете, сунете в нос моим сотрудникам автомат, и вам все подадут на блюдечке? Расскажут все подробности? Нет, гражданин начальник! У меня в конторе все налажено! У меня, знаете ли, каждую неделю, по пятницам — инструктаж! Для всех! Включая секретарей, водителей и завхоза! Каждый солдат должен знать свой маневр! Каждый — наизусть учил, что и как ему делать, когда люди в камуфляже начнут ломиться в дверь. Один — жесткие диски размагничивает. Второй записные книжки в унитаз спускает. Третий текущие документы в уничтожитель запихивает… Только так! Только так, гражданин начальник! Если мои меры безопасности не будут максимальными, исчерпывающими, кто тогда доверит мне свои деньги?

— Деньги… — выговорил Свинец задумчиво. — Опять деньги. Из-за них ты попал в тюрьму, и тебе, дурак, этого мало… А что же твои люди, завхозы и водители, на этом твоем инструктаже — не задавали тебе вопросов? Не интересовались, для чего такие строгости? Магниты в пять кило, уничтожители бумаги?

— Мы живем в Азии, — ответил я. — Здесь нет работодателей, а есть — хозяева. Хозяину вопросов не задают. А можно мне присесть?

— Нельзя!!! — грянул сыщик. — Где ты взял магнит в пять килограммов?

— Купил на черном рынке. Уплатил по таксе.

— Ясно. — Свинец грозно нахмурил светлые брови. — В общем, готовься, сынок. Я тебе устрою сладкую жизнь. Не застрелю, конечно… Пока. Но я тебе такую тюрьму организую, что небо с овчинку покажется! Ты думал, со мной можно в игры играть? Ты сказал, чтобы я посмотрел твой компьютер, — а он пуст! И ты это знал!

— Не знал.

— Знал! — прогрохотал Свинец. — Знал, гад! Сам только что признался, что всех своих людей заранее научил! Но меня все равно послал, чтобы я — пустышкусхавал! Потратил время и силы! Этого, мальчик, я тебе не прощу. Никогда. И я тебе отвечу. Адекватно отвечу! Я сейчас закончу с тобой и пойду к своей девочке. А ты — что характерно — отправишься в камеру! И будешь собирать вещички! Готовиться к переезду! Из этого приятного санатория, где каша с маслом и чай с сахаром, повезут тебя в нормальную тюрьму. В такую, где тебе самое место! В Бутырку! Или на улицу Матросская Тишина! Там — все иначе! Там в тридцатиместных хатах по сто пятьдесят человек сидят, от голода дохнут, умываются кровавыми слезами, вшей кормят!

Как бы успокоившись, Свинец шумно выдохнул. Его лицо покраснело, ноздри раздулись. Серые глаза смотрели на меня и сквозь меня — прямо на идеального, абсолютного преступника, сидящего внутри каждого живого человека.

— Твои замечания насчет белых носков я учел. Что характерно, у меня тоже были сомнения… Но ничего. Моя девочка белый цвет любит. В принципе, это все ради нее, и носки тоже… Но ты, сопляк, захотел меня опустить! Посмеяться над сыщиком! Решил — раз белые носки, значит, лох, да? Ничего подобного! Может, в плане носков я и лох, но насчет работы с подследственным контингентом я кое-что умею! И я тебя накажу. Сейчас дашь показания, а потом пойдешь в камеру, соберешь вещи и — в дорогу. А как на новом месте устроишься и в четыре смены поспишь несколько суток — сразу поймешь, что значит соврать офицеру милиции! И ты вспомнишь все, все про паспорт Фарафонова. Всю подноготную. Где, когда, у кого! В мельчайших деталях…

Отделившись от стены, Свинец пошел прямо на меня и с силой врезался своим плечом в мое. Я словно столкнулся с железнодорожным локомотивом — отлетел в сторону. Не попрощавшись с коллегой, милицейский капитан вышел из кабинета; так вышел, что было неясно, — то ли он вернется через две минуты, то ли через две недели.

Вдруг я вспомнил, что в собственном жилище я не смогу сегодня после допроса спокойно попить чаю, отдохнуть и обдумать все случившееся. Там меня ждет злой, раздраженный и опасный враг, старый уголовник, и у него претензии ко мне, и, может быть, все закончится скандалом, криком, дракой и последующими санкциями тюремного начальства.

Сейчас у меня есть возможность открыть рот, произнести несколько фраз, и меня поведут не в старую камеру, а в новую, и там я встречусь с другими людьми. Возможно, они будут более терпимы к моему образу жизни. Или, наоборот, меня бросят к каким-нибудь гадам, людоедам, убийцам, для которых очередное перерезанное горло ничего не значит…

После ухода сыщика-громовержца воцарилась пауза. Хватов проглотил еще одну таблетку и виновато взглянул на меня.

— Я так понимаю, Андрей, сегодня ты опять не будешь давать показаний?

— Показания? — я ощутил жжение в груди и боль в висках. — Хера вам, а не показания! Хера, а не показания, понятно? Не будет показаний! Ничего не будет! Ни слова! Никаких показаний! Ничего! Ясно вам? Ничего, ничего не скажу!

Я повышал и повышал голос, октаву за октавой, добавлял силы, экспрессии, это получалось у меня помимо воли, горячая слюна сама вылетала из глотки, и пальцы сами тянулись рвануть ворот свитера; обида, горечь, злоба, досада, слезы, тоска — все перемешалось, все вдруг отравило, и я заорал, глотая согласные звуки: