Сажайте, и вырастет

— Да, — задумчиво произнес Гриша. — Наверное, я слишком долго прожил в Европе…

Я сделал еще глоток.

— Возможно. Кстати, а как ты думаешь, Россия — это Европа или Азия?

Швейцарец бесшумно рассмеялся.

— А ты был в Европе?

— Никогда, — ответил я с сожалением.

— Съезди, — посоветовал Гриша. — И сам ответишь на свой вопрос…

Я помрачнел.

— Для этого надо освободиться из тюрьмы.

— Это неизбежно, мон шер.

— Надеюсь.

— Я вот уверен, — голос человечка сильно дрогнул, — что меня скоро отпустят. Или дадут срок, но маленький. Да, я ввез сюда наркотики. Да, я виноват. Но я знаю, что они мне много не дадут…

— А зачем ты мне рассказываешь про наркотики? — спросил я. — Вдруг я стукач? Вдруг я подсадной?

Гриша выдал осторожную улыбку.

— Вряд ли, майн камераде. Вот предыдущий мой сосед — тот явно был подсадной… Нищий… Передач не получал… Дважды судим… А на тебе спортивный костюм за пятьсот долларов и обувь за четыреста… И ведешь ты себя, как состоятельный юноша из хорошей семьи… Не забудь, что я бывший адвокат, хоть это было и давно. Я милицейских осведомителей повидал достаточно. Любой неглупый образованный человек раскусит осведомителя в три минуты, поверь мне! Кроме того, какого черта мне бояться осведомителя, если меня взяли с поличным? Все, что их интересовало, я им сам рассказал. Чистосердечно признался… Лишь бы посадили в «Лефортово»… а не в какую-нибудь грязную «Бутырку»… в ад для дураков…

Беседа прервалась сама собой. Очевидно, Гриша давно не ел колбасы, не пил крепкого чая и не курил хороших сигарет. Получив в течение нескольких часов то, другое и третье, он пресытился, оказался полностью удовлетворен и задремал. Лег и я. Впервые за много дней обойдясь без вечерней медитации.

«Боже мой, — думал я, ворочаясь на тощем блине матраса, — какие дела творятся в мире! Какие авантюры и приключения! Люди перевозят алмазы через три границы под собственной кожей! А я буду осваивать технологии философического смирения? Заботиться о кровообращении собственного мозга? Не значит ли это, что я уже смирился? Что тюрьма побеждает меня? А не взять ли мне пример с лихого валютчика Радченко? Почему бы и нет? Что ждет меня впереди? Шесть или семь лет общего режима? Весь остаток молодости! Не лучше ли бросить все и бежать при первой же возможности?»

В эту ночь я спал плохо. А утром меня ждал неприятный сюрприз. Выполнив обязательное упражнение по изменению почерка, я захотел проверить результаты. Но выяснилось, что семьдесят дней тренировок ни к чему не привели. Исписав больше ста листов печатными буквами, потратив десятки часов, я попробовал выполнить несколько фраз обычным способом и немедленно убедился, что все напрасно. Рука мгновенно вспомнила и разбег, и наклон, и разгон, и нажим, и все характерные особенности написания.

На прогулку я вышел обескураженным и подавленным.

4

Пятнадцать шагов туда, пятнадцать — обратно. Дышать — на две трети носом, на треть ртом. Отжаться сто раз, касаясь грудью бетонного пола, подняв голову высоко вверх, — в темпе, но без спешки. Потом снова бег. Далее — вторая серия отжиманий.

Маленький человечек переминался с ноги на ногу в углу дворика. Он наблюдал за моими действиями доброжелательно и удивленно.

Выполнив намеченную программу — сорок минут бега, четыре серии отжиманий, десять минут ходьбы на руках, — я разделся до пояса и с наслаждением обтерся снегом.

— Заболеть не боишься? — осторожно осведомился Гриша.

— Нет.

— Тренируешься давно?

— Послезавтра будет ровно шестьдесят дней.

— О-ла-ла! И что? Есть польза? Я кивнул, преисполненный мрачного ницшеанского самодовольства, и небрежно похвалился:

— Даже на воле я не мог делать столько отжиманий! Сейчас мой рекорд — сто пятьдесят повторений, на кулаках, за один раз…

— А это много или мало? — заинтересованно спросил Гриша. Он явно был полный и безнадежный профан в вопросах физической культуры.

— Средне.

— Я со спортом не дружу, — сказал Гриша без тени самокритики, — и никогда не понимал его пользы. Сейчас ты делаешь сто отжиманий. Потом будешь делать двести. А что в конце?

— А конца нет.

— Тогда, пардон, какой смысл?

— Смысла — два. Воспитывается характер — это во-первых…

— Мон дье, зачем его воспитывать? — удивился Гриша. — В твоем-то возрасте? Характер или есть, или его нет. Он передается по наследству. Это давно доказано учеными.

— Есть и другая польза! — я торопливо надел на дымящийся торс свитер. — Упражняясь в чем-либо, ты можешь стать лидером. Чемпионом. Самым лучшим. Пойдешь впереди всех. Остальные будут изучать тебя, повторять за тобой. Женщины захотят иметь от тебя детей. Мужчины — перенять опыт…

Швейцарец пожал плечами.

— Я давно не живу в этой стране. Я мягкотелый европеец. Я не понимаю, зачем вообще нужна гонка за лидером.

Я взглянул на своего соседа. Он был, да, рыхл и вызывающе неспортивен, не совсем аккуратен в движениях, вял, сутул, плечи висели, животик вываливался. Но при этом отнюдь не выглядел удрученным обстоятельствами своей внешности.