Сажайте, и вырастет

Этот кабинет и его воздух, вся атмосфера большого страшного дома — надоели мне до последней степени. До животного, биологического отторжения. Экскурсия в тюрьму — пряное приключение богатенького шалопая — обернулась падением в яму страха, отчаяния и одиночества. С каждым новым днем стены вокруг меня угрожающе сдвигались, потолок давил, горькая баланда не лезла в глотку. Не помогал ни чифир (я пил его теперь трижды в день), ни медитации (по часу утром и вечером), ни мечты о том, как я в один прекрасный день настигну своего бывшего компаньона Михаила, столь хладнокровно меня предавшего.

«А чего ты ожидал? — усмехался изнутри циничный делец Андрюха, подшофе. — Ты, очевидно, рассчитывал на братскую взаимовыручку? Грезил о сверхусилиях, предпринятых для того, чтобы вернуть свободу тебе, такому неординарному, единственному в своем роде парню? Нет, пацан! — Андрюха делал смачный глоток престижного бухла, затягивался терпкой сигаркой, поправлял запонки и прямодушно сплевывал. — Ты всего лишь пушечное мясо бизнеса! Один из ста тысяч дураков, которых ежедневно и ежечасно используют в этом жестоком городе! Дураков кидают и подставляют! Их всегда кидали и подставляли. Их и дальше будут кидать и подставлять. Такова жизнь! Смирись, брат!»

«Не смирюсь! — запальчиво выкрикнул я в ответ, но не вслух. В этот момент Хватов тащил из своей сумки разнокалиберные провода, призванные возбудить к жизни компьютер. — Не смирюсь! Никогда. Для меня тюрьма еще не построена…»

— Ты чего такой бледный? — озабоченно спросил следователь. — И глаза блестят… Заболел?

Еще бы, подумал я. Хапнуть такую дозу кофеина!

— Бледный? — переспросил я. — Бледный, говорите… — я набрал полную грудь воздуха. — Я вам скажу, отчего я бледный! Сейчас — время прогулки! Меня должны были выводить гулять, а вместо этого — допрос! Это происходит уже третий раз за месяц! А ведь я неоднократно просил вас выдергивать меня на следственные мероприятия только после полудня! Вы же — опять явились в десять утра! Если из-за вас я опоздаю на прогулку, мы поссоримся!

— Извини, Андрей, — миролюбиво произнес Хватов. — Я забыл.

— А надо бы помнить! — высокомерно попенял я. — Прогулка — это святое! Это драгоценные литры кислорода! Почему вместо того, чтобы потреблять свежий воздух, я вынужден сидеть с вами здесь, в духоте и пыли, обсуждая темы, которые надоели нам обоим хуже горькой редьки?

Я возмущенно засопел. И даже грубо швырнул на стол свою авторучку. Мне надоело здесь. Я устал искать выход. Проклятые гады, отпустите меня. Я ничего не сделал. Я хороший. Я полезен обществу. Я больше не буду…

— Ну что? — спросил Хватов, равнодушно проигнорировав мою психопатическую тираду. — Сегодня как обычно? Молчим? Без, это самое, показаний?

— Именно так!

— Адвоката будем ждать?

— Ни в коем случае! — отрезал я. — Начнем без него, чтобы не терять время! Если обернемся за полчаса — значит я еще успею погулять… Что у нас сегодня?

— Постановление об изъятии образцов твоего почерка печатными буквами.

Я вздрогнул.

— С какой стати вам понадобились мои печатные буквы?

— Не мне лично, — поправил Хватов, — а следствию. Ему, следствию, виднее. Начальство сказало — я подчиняюсь, это самое, беспрекословно. Ты, кстати, по закону имеешь право отказаться…

— Отказываюсь!

— Ясно, — терпеливый рязанский дядя сделал примиряющий жест. — Сейчас, значит, быстро оформим, это самое, соответствующий протокол, и пойдешь обратно… Как, вообще, дела у тебя? Все нормально? В камере не обижают?

— Обиженных — ебут, — произнес я грубую, но точную тюремную поговорку. — Послушайте, Степан Михалыч! Ваша тюрьма мне надоела. Я тут теряю время. Я намерен выйти, срочно. Мне здесь разонравилось. Что я должен сделать, а? Признаться в том, чего не было, да?

Хватов строго нахмурился.

— Нет, Андрей. Тебе нужно рассказать все. Ответить подробно на вопросы. Помочь установить истину по твоему эпизоду. Пояснить нам некоторые неясные, это самое, моменты…

— Исключено, — отрезал я. — Для меня гораздо безопаснее — молчать. Слишком многим людям там, на воле, я могу навредить своей болтовней. Такова причина моего отказа. Показаний — не будет. Все остальное — пожалуйста.

— Показания — вот твой путь домой. Только, это самое, показания.

— Послушайте, гражданин следователь! Я сижу пятый месяц! За такой же отрезок времени перед самой тюрьмой я сделал полмиллиона! — В жестоком взрыве досады я ударил себя кулаком в голову, чтобы загудело, и стало больно. — Будь я на воле, сейчас имел бы еще полмиллиона! И легко отдал бы эти деньги вам, в прокуратуру! Возместил стране весь причиненный ущерб! И еще себе в карман осталось бы! Все происходящее — нерационально! Я теряю здесь свое будущее, кусок хлеба для своего сына!

— Успокойся.