Сажайте, и вырастет

— Не могу! Не способен! Не в состоянии! Вот вы — можете быть спокойны! — Я схватил себя пятерней за лицо. — Через две недели — Новый год! Вы положите в своем доме подарочек под елочку! А я — нет! Не положу своего подарочка! Не будет утром, первого января, у моего сына от папы подарочка! Все дети получат от пап подарочек, и только мой сын останется без подарочка! Проснется, пошарит он под елочкой — а там нет никакого подарочка! Даже самого маленького подарочка! Потому что папа — в тюрьме! Знаете ли вы, гражданин следователь, что это такое, когда первого января маленький человек, ребенок, остается без подарочка? Да я разрушу весь мир, лишь бы иметь возможность положить под елочку свой подарочек! Зачем меня здесь держат? Для чего? Кто в этом виноват? Вы! Вы виноваты!

— Нет, — ответил Хватов. — Не я. Виноват — ты сам.

— Да, — согласился я, тяжело вздохнув. — Это правда. В первую очередь виноват я сам… Но и вам нельзя делать вид, что вы ни при чем!

— Между прочим, у меня тоже сегодня плохое настроение, — произнес Хватов, сощурив глаза. — И мне, это самое, начинает надоедать твое хамство. Прекрати бибикать, понятно? Еще раз повысишь голос — я подам, это самое, рапорт, и тебя накажут…

— Виноват, — я развел руками, мгновенно пойдя на попятную. — Сами понимаете, зимняя депрессия, тюрьма, решетки и все такое… А вы-то почему опечалены? Опять мучают головные боли?

— Мучают, — признался рязанский дядька. Он достал большой и чистый, аккуратно сложенный ровным квадратиком носовой платок, снял с переносицы свои очки в крепкой роговой оправе и принялся аккуратно полировать стекла ровными движениями пальцев. Пальцы слегка дрожали.

— Я вот думаю, — негромко выговорил он, — что размотаю эту вашу аферу и уеду обратно. Домой. В Рязань.

— Афера, — немедленно вставил я строгим голосом, — не моя. Я — невиновен.

— Виновен, — благодушно высказался следователь, не глядя на меня. — Ты помог, это самое, легализовать украденные деньги. Это очень просто. Надо лишь размотать тебя до конца. Понюхать каждую бумажку из тех, что изъяты в твоем кабинете. У себя дома я бы тебя в месяц размотал, в крайнем случае — в два месяца…

Наполировав одно стекло, Хватов посмотрел в него на свет, затем подышал, обнажив маленькие, желтые, но ровные и очень здоровые зубы, — клавиатуру уравновешенного мужчины, выросшего и проживающего свои дни на свежем воздухе, вдали от больших городов.

— А здесь — ковыряюсь почти полгода, — с досадой продолжил он. — Мне в этой вашей Москве работать трудно. Сосредоточиться на чем-то, это самое, невозможно. Я ведь, Андрей, начинал еще в ОБХСС. Распутал десятки афер. Я, это самое, к аналитике тяготею. С бумагами работать люблю. Тебе вот нравится, как с тобой Свинец работает? Шуточки, психология всякая, крик, шум… Это оттого, что он работает — с людьми. А я — с вещественными доказательствами… — Хватов приступил к обработке второго стекла. — Я с людьми не очень умею, — продолжал он. — Я умею — сесть вечером, дома, на веранде, летом… окна открыть… лампу, это самое, включить, настольную… разложить папки с накладными и прочими хитрыми бумаженциями — и думать… Сопоставлять, это самое, факты… Выводы — записывать на листочек… Потом уже сопоставлять один и другой вывод — и так далее…

За окном — в тюремном дворе — послышался шум автомобильного мотора и протяжный скрип тормозов, а затем резкий, пронзительный звук клаксона. Следователь вздрогнул, словно от удара током. Стекло в его пальцах хрустнуло. Тонкие, изогнутые осколки с жалобным стуком упали на стол. Хватов поднял на меня глаза, снова опустил их, обеими руками схватил испорченные очки и вдруг резким движением сломал и отшвырнул от себя.

— Опять они бибикают! — гневно произнес он. — Они все время бибикают! Они тут без этого не могут! Они бибикают и бибикают! Зачем вы тут всегда бибикаете? Почему здесь так шумно? Почему водители не снимают руки с кнопки сигнала, как будто проклятая бибикалка — главная деталь, это самое, их автомобиля?

Он поднес к глазам порезанный указательный палец, близоруко сощурился и с отвращением обтер платком выступившую кровь.

— Вот ты, Андрей, ответь мне, это самое, на простой вопрос! Вы здесь, в этом глупом городе, всегда спешите! Вы мчитесь куда-то и — бибикаете! Почему нельзя ехать спокойно, не бибикая? Зачем вам эти ваши бибикалки? Зачем, а? Ответь!

Следователя трясло. В его взгляде сквозила тоска. Крупные пальцы мужика — жилистого и терпеливого, не избалованного урожаями землепашца, пасечника, знатока яблонь и огурцов — теребили испачканный кровью платок.

Что, земляк, худо тебе? Мне еще хуже.

— Такого, как ты, я бы в месяц размотал! — сообщил Хватов печально. — В три, это самое, недели! Но твои друзья, такие же, как ты, спешат на помощь! Они несутся мимо моих окон и бибикают! Мешают! Препятствуют думать! Бибикают днем и ночью! Если бы не эти ваши бибикалки — ты бы уже давно под суд пошел и свои пять лет получил, а я вернулся бы домой, на свою веранду, и забыл бы про эти ваши проклятые столичные бибикалки!

Я не нашелся, что ответить.