Сажайте, и вырастет

Я разозлился. Адвокат тоже обязан напрячь мозги! Разве защитник не должен изо всех сил искать путей к спасению клиента? Может быть, мне следует взять его за шиворот, сильно тряхануть и прорычать классическую фразу из гангстерского муви, что-нибудь традиционное: «вытащи меня отсюда!», «мне плевать, как ты это сделаешь!» или «ты мне стоишь кучу денег!» — какую-то простую сентенцию, выкрикиваемую обычно разъяренным, в отличном галстуке, мафиозой, загремевшим в тюрьму, и при этом он еще обязательно хватает своего адвоката за грудки…

В конце концов я аккуратно начертил несколько слов, выражающих мучающую меня идею, поставил большой, выпуклый знак вопроса и поднес к глазам Максима надпись: «За что тебе платят деньги?»

Лоер опустил глаза. И тут же изобразил ответ. Почерк его мне нравился — быстрый, понятный и удобный глазу. «Мне уже давно не платят».

— Четыре месяца, — уточнил он вслух и для более четкого понимания этой новости показал четыре пальца.

Я замер в изумлении.

— Почему ты сразу не сказал?

— А зачем тебя нервировать? Не волнуйся, все образуется…

— Позвони вот сюда, — мой фломастер снова побежал вперед, — или вот сюда…

Рыжий запечалился.

— Там и там только обещают.

— Тогда — к этим людям… они заплатят, обязательно…

— Не нервничай.

— Что значит «не нервничай»? — меня опять понесло. В груди появилось сильное, сродни электрическому, жжение. Я выдвинул вперед челюсть. — Ты же не станешь работать за бесплатно!

— Что-нибудь придумаем. Я еще раз обзвоню всех и в следующий раз…

— А он, этот следующий раз — будет? Я хотел усмехнуться, горько и сурово, как настоящий арестант. Как бывалый постоялец политической тюрьмы. Как подлинно просветленный муж. Но снаружи, вероятно, все выглядело очень жалко и криво, потому что Максим Штейн бросил на меня полный грусти соболезнующий взгляд.

— Будет! — произнес он очень тихо, однако с удивившей меня твердостью, и сжал губы в нитку. — Я приду на следующей неделе. Обязательно.

Я брезгливо поморщился:

— Зачем тебе это надо? Ты занимаешься благотворительностью, да? Мне ни к чему одолжения и благородные жесты. Мне от этого только хуже. Если мне делают одолжение, я потом плохо сплю.

— Оставим эту тему. — Рыжий встал. — У тебя должен быть кто-то, кто приходит и смотрит на тебя, кто видит твое состояние. Это тюрьма в конце концов! Если сейчас я брошу твое ДЕЛО, то перестану себя уважать…

— Не люблю пафосные фразы! — ответил я, несомый по волнам отчаяния. — И не хочу участвовать в игрищах благородных д’Артаньянов! Всякий труд должен быть соответствующим образом оплачен! А сейчас я этого обеспечить не могу. Все. Ты не будешь больше сюда ходить.

— Я приду, Андрей. Обязательно приду.

— А как я с тобой рассчитаюсь?

— Решим после. Когда выйдешь.

— Не могу этого обещать.

— И не надо. Поверь, в том, что я к тебе хожу за бесплатно, есть мой личный интерес.

— Какой?

Лоер улыбнулся.

— Не скажу. Может быть, позже…

— Это еще почему?

Рыжий принялся аккуратно натягивать свою удобнейшую дубленку.

— Потому что я тебя очень уважаю, Андрей. И хочу что-то для тебя сделать. Просто так. Помочь. Ты скоро вылезешь из этой дыры, поверь. И тогда сможешь быть мне полезен.

— Скоро? — Я тоже встал. — Это как?

— Ну, года через полтора. Максимум — два…

— Два года! — вскричал я. — Это называется скоро, да?

— В твоей ситуации — отличный результат. Да, кстати! — Адвокат протянул мне красивую узкую ладонь. — С Новым годом!

5

На прогулку я все-таки успел. Но бегать и прыгать расхотелось. На протяжении часа я уныло бродил из угла в угол дворика, сунув руки в карманы, и пытался справиться с волнением.

Рыжему заплатили авансом еще летом, в тот момент, когда и я, и мой босс гуляли на свободе. Теперь оказалось, что это были единственные полученные им деньги. Первые и последние. Босса давно выпустили, но он не выходит на связь и не оплачивает моего адвоката! И только что адвокат дал мне понять, что аванс давно отработан, а все его дальнейшие действия вызваны приступом альтруизма…

И это — теперь, именно в тот момент, когда я догадался, что до сих пор мне мешала победить тюрьму только глупая вера в глупые идеалы — в дружбу, порядочность или силу духа. Теперь, когда я решил, что настало время оттолкнуть романтические фантазии, поставить крест на планах, забыть про дорогого босса Михаила и заняться тем, что называется «спасать шкуру». Она хоть и облезлая, но своя. Именно теперь, когда мне требовались надежная связь с волей и надежные там люди, мой собственный адвокат заявляет, что ему не платят! Именно теперь, когда я решил организовать несколько статей в газетах, а также написать пару писем особо близким деловым знакомым с просьбами надавить на следствие, походатайствовать! Именно теперь, когда я осознал, что пора действовать самому, без оглядки на тех, кто меня предал, — меня предают еще раз, и собственный защитник предлагает мне мысленно готовить себя к двум годам тюрьмы! Как и что я должен сделать, чтобы спастись?