Сбежавшее лето

   —  Как ты можешь их сравнивать? —Тетя Элис была так возмущена, что у нее покраснела даже шея.

   — Твоя   тетя   хочет   сказать,   что   нелегальный   иммигрант — не   пре­ступник,— с удовольствием объяснил дедушка.— А индийцы из Кении — тем более. Кения когда-то была английской колонией...

   —  Я знаю,— сказала Мэри.

   Она  ужасно  не  любила,  когда  ей  рассказывали  то,   что  она  уже  слы­шала.

   —  Когда  Кения   получила  независимость,   индийцы,   которые  там  жи­вут,   начали   опасаться,   что  африканское   правительство  будет   их   притес­нять,  и на всякий случай сохранили свои британские паспорта. А сейчас обстановка  сложилась  так,   что   британских   подданных   предпочитают   не брать на работу,  ограничивают прием их детей в школу и так далее,  по­этому многие из них решили переехать на постоянное  жительство в Ан­глию.  Однако  наше  правительство  только  что  приняло  закон,  ограничи­вающий их въезд.  Во всяком случае,  они не имеют права въехать, когда захотят, а должны встать, так сказать, в одну очередь вместе с желающими поселиться здесь людьми из других стран.

   —  Какой   срам!—сказала   тетя   Элис.— Не   держать   своего   обеща­ния!

   —  Да, пожалуй,— согласился дедушка.— Но есть и оборотная сторона этого дела.

   —  Боюсь, я ее не вижу,— заметила тетя Элис.

   —  Я тоже,— сказала Мэри.— Позор принимать закон, мешающий лю­дям жить в стране, гражданами которой они являются.

   —  Это,  конечно,  резонно.— Дедушка  смотрел  на  нее  так  задумчиво, что хотя Мэри была уверена, что ничего лишнего не сказала, ей вдруг ста­ло тревожно.  Он был  из тех,  кто умеет слышать  не только слова,  но и мысли...

   Дедушка опять начал крутить себя за ухо, оттягивая мочку и поглажи­вая раковину большим пальцем.

   —  Тетя   Элис,— заторопилась   Мэри,— можно   мне   взять   с   собой   на пляж несколько сэндвичей? Я вчера ужасно проголодалась.

   Тетя Элис обрадовалась, хотя ее и смутила такая крутая перемена раз­говора.

   —  Разумеется,   милочка.   Только   не   испорть   себе   аппетита   к   обеду.

   —  Как можно, когда дышишь таким целительным морским воздухом? Наоборот, мне все время хочется есть. Хожу голодная, как лошадь.

   —  Как  собака,   милочка,— ласково  поправила   ее  тетя   Элис.— Какие сэндвичи ты хочешь? С помидорами?

   —  Он,  наверное,  не  любит помидоров,— заметил  Саймон.— Чересчур разборчив. Я сделал ему сэндвич с яичницей, а он посмотрел на него так будто ему предложили дохлую мышь.

   —  Холодную яичницу и правда противно есть,— заметила Мэри. Облезшими   золочеными   буквами   над  дверью   лавки   было   написано: «Хорейс Трампет. Антиквариат и старинные безделушки». Через покрытую пылью витрину на Мэри печально взирали две большие фарфоровые собаки.

   —  Хоть бы сказал спасибо,— пожаловался Саймон.— А то только по смотрел   на   сэндвич   и   спросил:   «И   это   все?»,   словно   он  какой-нибудь принц или магараджа. А потом сказал: «А когда меня отвезут к моему дяде?» Будто к слуге обратился.

   Тон   у   него   был   очень   мрачный.    «Может,    он   боится?» — думал Мэри.

   —  Знаешь, тюрьма нам не грозит,— решила она обрадовать его.

   —  Знаю.  Детей  в  тюрьму  не  сажают.  Просто  я  не  могу  придумать, что делать. Вчера, когда мы ему помогли, мы совершили благородный по­ступок, я знаю, но с тех пор голова моя непрерывно занята разными мыс­лями. Сегодня ночью я не сомкнул глаз.— Он со злостью посмотрел на Мэри, словно она была в этом виновата, потом, глубоко вздохнув, пнул но­гой выпирающую из земли плиту — такими плитами была замощена вся набережная.— Несколько дней, пока не вернется дядя Хорейс, он мо­жет провести в лавке, но вечно жить там нельзя.

   —  Да  он   и  не  захочет!   У  него  же  дядя  в  Лондоне,   верно?   Нужно ему позвонить и сказать, что здесь его племянник. Потом отведем Кришну на  станцию,   посадим   в   поезд,   и   пусть  дядя  сам   его  встречает.   Если  у Кришны нет денег на билет, у меня в копилке хватит.

   Жаль, что все их проблемы, в общем-то, так легко разрешаются. При­ключение еще и не началось, а уже ему пришел конец.

   —  Еще   чего? — возразил   Саймон.— Почему  тогда,   раз  у  тебя  такое настроение, сразу же не позвонить в полицию? Ты что, не понимаешь, что за   поездами   следят?   Наверное,   и   на  станции   кто-нибудь  наблюдает  за всеми подозрительными субъектами. Его поймают, и вот тогда-то нас дей­ствительно ждет беда...

   —  Тебя именно это заботит больше всего?

   —  Если   хочешь   знать,   нет!—Саймон   покраснел   как   рак,   а   Мэри вспомнила,  что вчера вечером он вернулся с полдороги  предупредить их о приближении полицейских, хотя вовсе не был обязан это делать.

   —  В  нем-то  уж  нет  ничего  подозрительного.  Как  ты  мог такое  ска­зать!

   —  Обожди   говорить,   пока   не   увидишь  его,— сказал  Саймон.— Нога у  него  распухла,   на  голове  здоровенная  шишка.   Вчера  в  темноте  ее   не было видно,   а сегодня она  величиной  с  яйцо.   У  него  такой  вид,   будто он побывал в хорошей драке.