Когда Максим Александрович и его несносный спутник вошли в кабинет Должанского, тот говорил по телефону, время от времени делая заметки на лежащем перед ним листе бумаги. Заведующий редакцией стоял возле окна, засунув руки в карманы. Это был высокий, могучий человек, про которого ходили слухи, что ему довелось одно время быть на Волге бурлаком, чтобы прокормить семью. Он не говорил, а громыхал, и по лицу его, когда он заметил Басаргина, пробежала легкая тень.
— Поликарп Игнатьевич, — бодро заговорил писатель, — я согласовал тему с Эрмансом… — Эрманс был секретарем редакции. — Столетие со дня рождения Льва Толстого…
— Темы надо не с Эрмансом согласовывать, а со мной, — прогромыхал гигант. — Это во-первых. Во-вторых… вы меня простите, Максим Александрович, но о Льве Толстом в этом году только ленивый не писал… На кой черт нам сто первый очерк о Льве Толстом? Что он нам дает?
Басаргин молчал — и не потому, что ему было нечего сказать, а потому, что если человеку надо объяснять значение Льва Толстого, обсуждать с таким собеседником нечего. Должанский бросил на писателя быстрый взгляд и отвел глаза.
— Да, да… — бормотал он в трубку. — Конечно… это может быть интересно…
— А вы, Максим Александрович, подвели редакцию, — продолжал громыхать заведующий. — Обещали побывать на матче сборной Москвы против сборной Ленинграда, помните? Ну и кто выиграл?
— Пять — три, Москва, — бодро пискнул откуда-то Глебов.
— Я заболел, — мрачно сказал Басаргин.
— Да, как на футбол ходить, так все больные. — Поликарп Игнатьевич недобро прищурился. — А как авансы брать, так почему-то здоровые…
Басаргин мог ответить, что посещение матчей вообще не входит в его обязанности, отделом спорта занимается Стенич, но вспомнил, что тот был в отпуске и поэтому, собственно, злополучный матч свалили на него.
— Чего вы от меня хотите? — не выдержал писатель. — Чтобы я дал статью о матче, о котором все уже забыли? Я же не говорю, что не собираюсь отрабатывать аванс. Лев Толстой вас, очевидно, не устраивает — что же тогда? Нет, ну я не спорю — что такое Лев Толстой против футбола, — добавил он, саркастически скривив рот. — Я могу для отдела театра что-нибудь написать. Для изо. — Так назывался отдел о живописи, графике, скульптуре и архитектуре. — Даже для "Науки и жизни" что-нибудь наплести про омолаживание, о котором сейчас говорят столько чуши…
— Тяжелый вы человек, Максим Александрович, — вздохнул заведующий, качая головой. — Скажите, почему вы перестали писать фельетоны?
Вот, пожалуйста. Начинается.
— Я… кхм… Почувствовал, что стал повторяться… Послушайте, Поликарп Игнатьевич, к чему этот разговор? Вы не хуже меня знаете, что мои последние фельетоны не были приняты.
— И что?
— Так. Не хочется, знаете ли, работать впустую.
— Ты, старик, не прав, — вклинился Глебов. — У меня тоже не все принимают… так что ж теперь, не писать?
Заведующий пристально посмотрел на Басаргина, побарабанил пальцами по столу.
— Скажите, как вы смотрите на то, что мы отправим вас брать интервью у Горького? — неожиданно спросил гигант.
Даже не глядя на Глебова, Басаргин почувствовал, как тот замер и напрягся. Однако — неужели Степа претендовал на то, чтобы встретиться со стариком и выудить у него несколько абсолютно ничего не значащих шаблонных фраз? В этом году Горький вернулся в СССР после нескольких лет отсутствия, но ходили слухи, что он вот-вот снова уедет обратно в Италию. Ходили, впрочем, и другие: уехать ему не дадут, потому что время такое — пролетарские писатели нужны здесь, а не где-то за границей, где они общаются черт знает с кем.
— Мне с товарищем Горьким говорить не о чем, — твердо и четко промолвил Басаргин, глядя заведующему в лицо.
"Взорвется? Станет кричать, что я ничего не понимаю? Ну и пусть".
— О Льве Толстом могли бы поговорить, — мягко, к его удивлению, заметил заведующий. — Алексей Максимович же знал его… Что нам с вами делать, Максим Александрович? — сам себя спросил он и тут же ответил: — Вот что. Дайте нам рассказ. Для литературной странички. В завтрашний номер…
Басаргин похолодел.
— В завтрашний номер ведь рассказ Черняка взяли… — заикнулся было Глебов.
Заведующий махнул рукой.
— Плагиат. Из "Сатирикона"[68]. Думал, раз старый журнал, то никто не догадается, но я все равно вспомнил, где читал его раньше… Не слово в слово, но явно плагиат. Даже некоторые имена совпадают.
— Вы хотите, чтобы я написал рассказ сегодня и сдал его до вечера? — спросил Басаргин сердито.
— Так ведь аванс вы взяли? Вернуть его не можете? Конечно, нет. Дайте мне нормальный рассказ. С человеческой интонацией, как вы умеете — а вы умеете. И не надо мне говорить, что у вас нет темы для рассказа, что вы больны и прочее. Не надо! Все у вас есть. Поймите, Максим Александрович, когда Колосков вернется — а он вернется, — он опять поставит вопрос о вашем увольнении.
— Опять? — машинально переспросил писатель.