Сборник "Иван Опалин" [5 книг]

Она говорила быстро, постоянно делая какие-то жесты — то перекладывая веник из руки в руку, то поправляя волосы, то теребя одежду. Лицо некрасивое, глаза очень близко поставлены, подбородок срезанный, волосы русые, мысленно отметил Басаргин. На ней была ношеная пестрая кофточка и коричневая юбка, очевидно, домашняя.

— Кажется, опять польет, — проворчал Опалин, косясь на небо. — Давайте войдем в дом.

Они вошли, и тотчас же снаружи зашуршал, заструился дождь. В комнате было очень чисто, бедновато, но уютно. Пока писатель отвлекался на осмотр обстановки, Опалин застыл на месте, глядя на ружье, лежащее поперек стола.

— Это Колькино, — сказала Софья и, уверенной рукой взяв ружье, повесила его на гвоздь.

Бросив взгляд в окно, Басаргин увидел, что за домом расположен целый огород.

— Сколько человек тут живет? — спросил Опалин.

— Сами посчитайте, — не без вызова ответила девушка. — Я, Колька да бабушка с дедом. — Но она тут же спохватилась, что перегнула палку, и попыталась загладить свой промах. — Чаю хотите?

Басаргин покосился на Опалина и, угадав, что соглашаться по каким-то причинам нельзя, степенно произнес: "Нет, спасибо". Где-то поблизости скрипнули половицы.

— Это бабушка, — опередив вопрос гостей, сказала Софья. — Дед не ходит. Лежачий он.

— А огородом кто занимается? — не удержался писатель.

— Я и занимаюсь. А что? Иначе никак. До ближайшей кооперативной лавки знаете сколько тащиться…

— Соня, — сказал Опалин, — нам бы на фото вашего брата взглянуть… Описание его я читал, но нужно фото.

— А, хорошо, — протянула девушка и стала сражаться с ящиками шкафа. Басаргин видел, как двигаются под ситцем блузки ее худые ключицы, и ему стало ее жаль. "Пожалуйста, — думал он, — пожалуйста, пусть это будет не он".

— Вот, — объявила Соня, поворачиваясь к ним, — это его последняя фотография.

Опалин бросил на нее взгляд и понял, что это и впрямь последняя, на которой Николай Кирпичников предстал живым. Но Соня стояла и ждала, по-видимому, что он возьмет карточку. Он взял снимок и передал его Басаргину.

— Вы написали, что брат ушел из дома ближе к вечеру и с тех пор вы его не видели, — начал Опалин. — Верно?

— Да… да.

— Чем занимался ваш брат?

Соня поняла — и лицо ее разом побледнело, словно вся кровь отхлынула от него.

— Нет, — пробормотала она, тряся головой, — нет…

— Сядьте, — сказал Опалин.

Она едва слышала его слова, но он пододвинул стул, и машинально она опустилась на него. Не зная, куда девать снимок, Басаргин положил его на стол.

— Я кое-что читала про угрозыск, — заговорила Соня безжизненным голосом, — вы не занимаетесь несчастными случаями. Его убили?

Опалин не стал уточнять, что иногда им приходится заниматься и несчастными случаями тоже — это было несущественное и никому здесь не нужное уточнение, — и просто сказал "да".

— Как? — сдавленно спросила она, словно голос ей отказывал.

— Зарезали. — Иван благоразумно удержался от описания подробностей. — Вам или кому-то из близких придется приехать для опознания тела.

— Я знала, я знала, — забормотала Соня, раскачиваясь на стуле, — я знала, что она не доведет его до добра. Я ему говорила! — Она зарыдала. — А он меня не слушал! Он никогда меня не слушал…

Дверь заскрипела. Басаргин поднял глаза и увидел на пороге маленькую, совершенно седую и очень худую старушку. Дыханием вечности повеяло на него — как написал бы, наверное, будущий знаменитый писатель Степан Глебов. Да! В этом деревянном домике на московской окраине, который держался на одном честном слове, Максим Александрович по-настоящему почувствовал, что такое дыхание вечности, и, по правде говоря, даже немного опешил. Бесцветные глаза смотрели сквозь него, на желтоватой шее висел простой медный крест — в 1928 году, прямо скажем, не каждый отваживался носить его на виду.

— Бабушка, — бросилась к ней Соня, — его убили, убили! Его убили, бабушка…

— Ну, ну… — слабо бормотала старушка, гладя ее по голове сморщенной рукой, — эх… Я знала, что его больше нет, только тебе не стала говорить… Он мне ночью приснился… как, бывало, мать твоя снится…

— Я тоже поняла, — сквозь слезы ответила девушка, — его голуби ужасно волновались… Никогда они так не курлыкали…

Больше всего Басаргин боялся того, что Опалин заведет сейчас какую-нибудь неуместную речь в духе того, что суеверия — вздор и полагаться на них нельзя, или начнет с апломбом вещать о том, что животные ничего не чувствуют, а сны ничего не значат. Но как бы ни думал помощник агента угрозыска, мысли свои он оставил при себе и не мешал женщинам выплакаться. Остро чувствуя, что он тут совершенно лишний, Басаргин сделал несколько шагов по комнате. Он нет-нет да бросал взгляд в окно, за которым на грядке тосковали подсолнухи, свесив золотые головы. Бело-рыжий кот сидел, притаившись в траве, — очевидно, только и ждал удобного момента, когда можно будет прошмыгнуть в дом и забраться на чердак.

— Соня, чем занимался ваш брат? — спросил Опалин, когда девушка немного успокоилась, отлепилась от бабушки и стала искать платок.

— Чем он мог заниматься? Работал, — вздохнула Соня. — В слесарной мастерской.