Сборник "Иван Опалин" [5 книг]

— Я? — Заведующий отделом поэзии усмехнулся. — То, что Летаев, или Глебов, или еще кто-нибудь написали, никак на мое самочувствие не влияет. Хочется людям считать себя поэтами, драматургами или еще кем-нибудь, мне совершенно безразлично. На этом свете есть вещи поважнее того, что пишут в книгах… и даже в газетах.

— Хотел бы я смотреть на вещи с вашей точки зрения, Петр Яковлевич, — сказал писатель серьезно. — Но не могу. Они же портят вкус, внушают уверенность: раз их бездарную галиматью печатают и хвалят, значит, так и надо, и любой, кто хочет чего-то добиться, должен равняться на них. Вот в чем ужас-то!

— Если люди считают галиматью шедеврами, значит, они заслужили таких писателей, как Глебов, — парировал Должанский.

Писатель притих и только машинально комкал в кармане пустую пачку от папирос. "А ведь он прав… Прав, черт возьми. Но мне-то что делать среди этого торжества червей на трупе русской литературы?"

— Ваш очерк — это вы про угрозыск пытались написать?

— Пытался, — вздохнул Басаргин и следом за этим выложил одним махом про Опалина, про вчерашний день, утопленника с перерезанным горлом, задушенного ребенка и тело, скрюченное в красной луже.

Выслушав его, Должанский почесал висок и задумался.

— Это же ад, — сказал Максим Александрович потерянно. — И он постоянно в этом аду находится. А ведь ему, наверное, и двадцати нет…

— Садитесь на мое место, — сказал Должанский, поднимаясь на ноги. — Продиктую я ваш очерк…

Басаргин удивился, но все же сел на стул собеседника и приготовился писать. Петр Яковлевич прошелся по комнате, поглядел зачем-то в окно и негромко начал диктовать:

— "Своевременное раскрытие преступлений является одной из важнейших задач общества. В Москве этим занимаются…" дальше перечислите, — перебил он себя. — Милиция, угрозыск, я просто не в курсе деталей… Теперь пишите: "В уголовном розыске работают неутомимые борцы с преступностью…"

— Петр Яковлевич, — Басаргин все-таки не сдержался, — вы что, смеетесь надо мной?

— Отнюдь, — серьезно ответил Должанский. — Вы сами подумайте: чего, собственно, Поликарп от вас хочет? Чтобы вы написали правду — о младенце, которого убили просто так, походя, потому что он мешал своей мамаше? О том, что в угрозыске опасно работать и им недоплачивают? Не нужно ему все это. Дайте ему набор газетных штампов, набейте ими сто строк, и он будет доволен. Обязательно напишите, что борьба с беспризорностью дает успешные плоды…

— Опалин ни слова не сказал о беспризорниках.

— Не важно. Главное — успешные плоды, преступность идет на спад…

— Что-то по нашей хронике это незаметно… Да и по материалам Беспалова из суда — тоже.

— Максим Александрович, писать надо не то, что есть на самом деле, а то, что от вас ждут. Угрозыск борется с бандитизмом, одерживает верх, проблемы есть, но они решаемые… в общем, в таком примерно ключе. Кстати, как ваш знакомый вообще оказался в угрозыске?

Писатель замер:

— Вы знаете, я… Я его не спрашивал.

— Ну вот видите, он вас совершенно не интересует, — не преминул подловить его Должанский. — А между тем им стоило бы поинтересоваться. Хотя бы потому, что он занимается исчезновением Колоскова.

— Он мне сказал, что это не его дело.

— И вы ему поверили? — Петр Яковлевич иронически прищурился. — Вы же взрослый человек. Ну сами подумайте: Колосков все-таки кое-что в этой жизни значил… Не могли же его поиски поручить совсем уж…

Остаток фразы съел пронзительный звонок телефона. Двое находящихся в кабинете мужчин глядели на аппарат — и ни один не сделал движения, чтобы снять трубку. На мгновение телефон замолчал, но словно с удвоенными силами стал трещать снова. Решившись, Басаргин протянул руку.

— Лефортовский морг, — хладнокровно сообщил он в микрофон. — А? Что? Какая редакция? Нет здесь никакой редакции. Пожалуйста, гражданин… Куда вы трупы-то тащите? Не надо их друг на друга складывать! — прокричал он, немного отодвинув трубку от уха.

Должанский усмехнулся, но тут дверь отворилась, и на пороге возник Глебов с трубкой в зубах.

— Капитан пришел, — сказал Басаргин. — Какие новости, капитан?

Глебов вынул изо рта трубку и поглядел на нее так, словно видел в первый раз.

— Вы никому не скажете? — спросил он неуверенно.

— Само собой, — ответил за писателя Должанский. — Что там? Колосков удрал?

— Похоже на то, — ответил Глебов, с изумлением косясь на него. — Но не один, а с деньгами редакции.

— И сколько он украл?

Глебов оглянулся на дверь и, тщательно притворив ее, зашептал:

— Никто не знает, но Оксюкович ходит с траурным лицом. Думаю, дело серьезное…

— Подождите, — вмешался Басаргин. — Если украл Колосков, то почему главред волнуется? Он всегда может сказать, что ничего не знал…

— Он же своего пасынка протолкнул в газету главным бухгалтером, — негромко напомнил Должанский. — Будь я ГПУ, у меня бы возникли вопросы…

— П-почему ГПУ? — нервно спросил Глебов.

— А почему нет? Если растрата большая, вполне могут заинтересоваться… Ну, Степа? Сколько в кассе не хватает? Только не говори, что ничего не знаешь, зря, что ли, ты к дочке главреда клинья подбиваешь…