Он так увлекся чтением, что даже не заметил, как вошла хозяйка дома. Ксения Александровна сделала знак домработнице, и та удалилась.
— Вы это видели? — спросил Опалин, показывая черновики.
— Видела.
— Ваш муж не говорил, за что так ненавидит Басаргина?
— Говорил. Тот позволял себе некрасивые выходки. Перед другими сотрудниками изображал моего мужа, передразнивал его. Смеялся над тем, что Алексей раньше не работал в прессе и…
— Продолжайте.
— Ну, говорил, что его навязал Склянский. А между прочим, мой муж повысил чистую прибыль газеты, потому что додумался давать больше рекламы. Конечно, всяким бездельникам это не нравится…
— Он всерьез собирался выставить Басаргина на улицу?
— Конечно. Алеша вообще был серьезный человек. Во всем.
Интересно, подумал Опалин, почему она так уверенно говорит сейчас о муже в прошедшем времени. Знает, что он мертв? Когда он пропал в Москве, она с детьми находилась в Пятигорске, что подтверждалось всеми свидетельствами. Стопроцентное алиби. А между тем…
Уж не договорилась ли она с верной Надей, чтобы та избавила ее от любимого мужа? Коварного изменника больше нет, 55 тысяч прибрала к рукам, поделилась с домработницей… Чем не вариант?
— Ваш муж заведовал рекламой, он часто приносил домой деньги с работы?
— Какие деньги?
Врет. По интонации сразу чувствуется — врет.
— Он зарплату получал, как все совслужащие. Приносил домой, да. До копеечки.
— Тогда что же он тратил на Ванду? — спросил Опалин, не удержавшись. И, увидев выражение лица собеседницы, тотчас же об этом пожалел.
— Спросите у нее, — посоветовала Ксения Александровна с таким смешком, что у Ивана, хоть он был и не робкого десятка, поползли мурашки. — Вы же все равно будете ее допрашивать, да? Только я вам вот что скажу: не верьте ни одному ее слову.
Опалин подумал, что на сегодня с него хватит, и поднялся с места.
— Бумаги оставьте, я их сама сложу, — сказала хозяйка дома нетерпеливо, протягивая руку за портфелем.
Но Иван не торопился.
— Здесь все? Вы ничего отсюда не брали?
— Нет, конечно.
Кажется, не врет. А впрочем, черт их разберет, этих буржуев, засевших в отдельной квартире.
Он положил портфель и бумаги на стол, забрал свою фуражку и двинулся к дверям, стараясь шагать не слишком быстро, чтобы его отступление не походило на бегство. Домработница закрыла за ним входную дверь.
— Ушел, — доложила Надя хозяйке, которая в комнате Колоскова собирала бумаги в портфель.
— Из вещей ничего с собой не прихватил? — подозрительно спросила Ксения Александровна.
— Я стояла, следила. Да он на вещи не смотрел даже.
Маша вошла, остановилась на пороге, услышав последние слова:
— Мама, ну нехорошо же…
— Что нехорошо? — вскинулась мать. — Ты на всем готовом живешь, Надя по хозяйству хлопочет, я из сил выбиваюсь… ты что, не видишь, как другие мыкаются? Да у большинства и сотой доли нет того, что у нас! Отец твой тяжелым трудом все это вырвал… ты-то маленькая была, не помнишь, как мы выкручивались, дрова не достанешь, сахарин за счастье, военный коммунизм, чтоб его… А еще угрозыск! Прислали… сопляка какого-то… вынюхивать… Что он мне звонил сегодня? На что намекал, скотина…
— Опалин тебе звонил? — удивилась Маша.
— Да не он, а редактор! Оксюкович! — Она бросила портфель на стол и заметалась по комнате. Надя отступила к дверям, из опыта зная, что вот-вот последует взрыв, последствия которого могут быть непредсказуемыми. — Что он все твердил о деньгах? Что ему нужно? Я ему сказала, что ничего не знаю, в дела мужа не вникала, пусть обращается к Склянскому, может, ему что-то известно…
— Мама, сядь, пожалуйста, — заговорила Маша, волнуясь. — Сядь… я должна тебе сказать…
— Меня словами с ног не свалишь, — отрезала мать. — Что случилось? Говори!
— Склянский застрелился. Я это знаю от его племянника, он у нас учится на другом курсе… Он… он еще жив, его в больницу отвезли, но врачи говорят… Говорят, ничего сделать нельзя.
Посерев лицом, Ксения Александровна медленно опустилась на кровать.
— А-а… Вот так, значит… А я говорила! Говорила, что зря он столько болтает! Ездил на охоту вместе с Троцким, хвастал на весь свет, мужу моему тоже все уши прожужжал! "Товарищ Троцкий, товарищ Троцкий", — злобно передразнила она, — ну и где он теперь?
— Говорят, там в растрате дело… — заикнулась Маша.
— И из-за этого Склянский застрелился? Да растрата — отсидел несколько месяцев и вышел по амнистии! Не о чем говорить! Можно подумать, он один такой, который ворует… Все воруют! Только умные не попадаются!
Ее лицо пошло красными пятнами, глаза сверкали. Маша смотрела на нее с внутренним трепетом. Ксения Александровна провела рукой по лицу и заговорила, стараясь сохранить спокойствие: