— Думаете, она как-то связана с исчезновением вашего отца?
— Я не знаю. Не знаю, — повторила Маша, и вид у нее стал совсем потерянный. — Я вижу только, что своим поступком он испортил жизнь маме, всем нам. И, может быть, себе.
— Вы ее видели? — спросил Опалин.
Маша помотала головой, но он почему-то сразу же решил, что она лжет.
— Ваш отец много на нее тратил?
— Почему вы спрашиваете? — насторожилась девушка.
— Хочу понять.
У нее загорелись щеки, а на глазах выступили слезы. Опалин увидел это, и ему захотелось провалиться под землю.
— Мне надо заниматься, — проговорила Маша срывающимся голосом. — Вы… вы мне мешаете.
Она отвернулась и демонстративно уткнулась в книгу. "Вечно я всем мешаю", — подумал Опалин и, встав с места, отправился на поиски домработницы. Она резала мясо на кухне — очень хорошую говядину, вырезку, как сразу же понял гость.
— Садись. — Надя махнула в его сторону рукой с ножом. — Опять будешь спрашивать, как прежний, на какой фильм я ходила, да почему, да как все было? Могу повторить. Мне не сложно…
— Отличное мясо, — пробормотал Опалин словно про себя. — Много он получал?
Домработница фыркнула.
— На жизнь хватало. — Но собеседник молчал, и она пустилась в объяснения: — Конечно, а ты как думаешь? Алексей не из тех, кто станет за копеечку малую трудиться. Он всегда умел в жизни устроиться…
— Вспомни, может быть, он казался в последние дни взволнованным? Жаловался на кого-нибудь?
— Да не было ничего такого, — отозвалась собеседница Опалина. — Жаловался он на эту… как ее… курегию…
— Редколлегию? — догадался Опалин.
— Ну. Понимаешь, он хотел, чтобы каждую неделю выходило два номера по шесть страниц. А в курегии ему говорили, что бумаги и так в обрез и хорошо, если хоть иногда удается шесть страниц выпускать, а не четыре.
— Ясно, а с чем он приходил с работы? В чем бумаги приносил — ему же, наверное, приходилось с ними заниматься дома?
— Портфель у него был. Большой такой, коричневый. Хороший портфель. А зачем тебе? — запоздало спохватилась Надя. — Он 15 августа на работу не ездил, уже несколько дней как в отпуске был.
— Где его портфель сейчас? — спросил Опалин. — Мне надо на него взглянуть.
Домработница поглядела на него, включила воду, вымыла руки, вытерла их о фартук и сказала:
— Портфель в его комнате. Но без разрешения хозяйки я тебе его не дам. Жди здесь, я ей скажу.
Тут Ивану полагалось возмутиться, затопать ногами и напомнить, что он вообще-то должностное лицо, помощник агента МУУРа при исполнении и с ним нельзя так разговаривать. Однако факт остается фактом — Опалин, которому прежде случалось вспыхивать из-за меньшего, не стал протестовать. Домработница удалилась (она немного косолапила и вообще чем-то смахивала на медведицу), а он прошелся по кухне, разглядывая попадавшиеся там и сям ножи. А что, если Надя все же убила хозяина? Расчленила тело, раскидала куски в разных местах. Он только что видел, как она орудовала ножом, разделывая мясо, — любо-дорого поглядеть. И Ксения Александровна стала бы не первой, кто полагал, будто знает свою прислугу как облупленную, и жестоко в этом смысле просчитался.
— Идем. — Домработница уже вернулась и стояла на пороге. — Портфель посмотри, только ничего оттуда не бери. Она за него цепляется, как за память. Он все время с ним ходил.
Удивительно, но вспыльчивый Опалин проглотил и это. Они переместились в спальню хозяина (черт знает сколько комнат было в квартире у Колоскова, который жил как форменный буржуй). Вот, пожалуйста. Хороший кожаный портфель, малоношеный, для бумаг — самое оно.
"А 55 тысяч рублей сюда влезут? Похоже, что нет… Или он частями их переносил и где-то прятал? У любовницы в Дегтярном?"
Опалин стал разбирать бумаги в портфеле, почти сразу же запутался и растерялся. Их было слишком много. Какие-то счета, письма, проекты рекламы, черновик выступления, в котором Колосков предлагал поднять расценки для частных объявлений в "Красном рабочем"… Еще один черновик, или записка — понимай как знаешь. Опалин стал читать, и брови его поползли вверх.
В этой записке некий Максим Александрович Басаргин трактовался как "белогвардейское охвостье", абсолютно излишнее в столь пролетарской газете, как "Красный рабочий". Колосков предлагал уволить его, как только появится возможность, и клялся, что, редакция не заметит потери столь незначительного сотрудника, потому что, даже если на страницах после увольнения Басаргина освободится место, он, Колосков, обязуется незамедлительно заполнить его рекламой. Покопавшись в оставшихся бумагах, Опалин нашел еще два черновика, посвященных той же персоне. В них Колосков уже не напирал на рекламную сторону, а ультимативно требовал устроить чистку сотрудников с тем, чтобы выкинуть Басаргина, но ему надо было как-то замаскировать личную неприязнь, и он заодно прицепил Ракицкого, "работавшего до революции в кадетской газете", и Должанского, который ничем не провинился, но слишком часто общается с Басаргиным и вообще выглядит крайне подозрительно.
— Нашли что-то интересное?